Мишель Мартин - Украденные мгновения

— Вот что удалось узнать о твоих банковских счетах. Взгляни, все ли здесь в порядке.

Харли пробежала глазами бумагу, оказавшуюся детальным перечнем всех ее расходов, сбережений, трат по кредитной карте, срочных вкладов и множества иных счетов, защищающих ее по мере возможности от налоговых поборов.

—Да, по-моему, никаких расхождений с последним месячным отчетом нет.

— Включая два огромных вклада за этот месяц?

— Это доходы от турне. На первый взгляд, все как будто в порядке.

— Проклятие! Я надеялся, что Бойд уже здесь чем-нибудь поживился, и это сразу бы облегчило задачу.

— Я-то считала, что ты не ищешь легких путей.

— Это так. Но за вывеской «Бойд Монро» скрывается очень многое. Финансовые махинации стали бы лишь верхушкой айсберга, но хоть было бы за что зацепиться, а этого у нас как раз и нет.

— Уверена, ты что-нибудь откопаешь, — успокоила его Харли, — смотри, как легко ты изобрел предлог, чтобы подловить меня в самой середине моего пути.

Дункан вопросительно поднял бровь.

— Ты мог бы расспросить меня о моих финансовых записях во время вечернего контрольного звонка, — продолжала Харли. — Я, знаешь ли, долгие годы провела под постоянным наблюдением, меня защищали от жизни как хрупкую фарфоровую куклу, и симптомы этого я ни с чем не спутаю. Так вот: я могу позаботиться о себе сама, Дункан Ланг.

— А кто сказал, что не можешь?

— Не смей испытывать свои трюки на мне! Стоило мне только исчезнуть из твоего поля зрения, как ты немедленно засек меня в «Мэнни-Мьюзик», и сегодня, когда тебе есть чем занять свое время и мысли, ты бросаешь все дела, чтобы купить билет в театр и пообедать со мной. Говорю тебе, прекрати это!

Дункан тяжко вздохнул:

— Мне казалось, что я все так тщательно спланировал.

— О, да, ты ушел далеко вперед по сравнению с Бойдом Монро, но вряд ли это достойный пример для подражания.

— Вот это да! — покорно склонил голову Дункан. — Ну ты и штучка, Харли Джейн Миллер!

— Ты необычайно любезен.

Дункан склонился еще ниже.

— Ты и представить себе не можешь, от чего отказываешься. Мне никогда в жизни не приходило в голову кого-то опекать. Это в первый и последний раз. У тебя будет что рассказать своим внукам.

Харли вздохнула, наморщив лоб. Ну вот опять он лезет ей в душу.

— Взрослым женщинам опека ни к чему, а я на удивление быстро взрослею, — взмахом руки она отмела протесты, уже готовые слететь с его губ. — Хочешь быть внимательным — пожалуйста, я готова ценить это, но чрезмерная опека для меня непереносима и оскорбительна.

Дункан нахмурился.

— Это означает, что мне не увидеть вечером «Как важно быть серьезным»?

Харли почувствовала, что ей не устоять и она безнадежно проигрывает. Но ее чувства по этому поводу меньше всего походили на огорчение.

— Ну отчего же, естественно, ты можешь пойти на спектакль.

Она снова знаком руки не дала разойтись его красноречию:

— Встретимся в вестибюле театра без четверти восемь.

А в половине седьмого Харли сидела одна за столиком на двоих в «Радуге» и таращилась на улицы с высоты шестьдесят пятого этажа. У нее закружилась голова, и, чтобы прийти в себя, она принялась изучать приглянувшийся ей изящный интерьер ресторана в стиле «ар деко» в ожидании того, как вот-вот на круглой танцплощадке появится парочка Джинджер и Фред. Впрочем, удовольствия ей все это не доставляло.

Она ужинает в одиночестве за столиком на двоих — а вот чего бы ей действительно хотелось, так это чтобы напротив сидел Дункан Ланг, разглагольствующий о романтике сыскной работы, или рассказывающий какую-нибудь забавную историю о ком-нибудь из многочисленных знакомых, или просто смотрящий на нее тем взглядом, от которого замирает дух и в котором прямо угадывается желание затащить сидящую перед ним женщину, то есть ее, в постель — и не единожды.

Она стиснула в руках стакан с водой, вдруг ясно осознав, что вся ее женская натура подсознательно желала того же с самой первой их встречи.

И что теперь? Она сидит в знаменитом на весь мир ресторане, вокруг нее воркуют, смеются или танцуют парочки, в ней проснулась чувственность, она впервые в жизни ощущает себя настоящей женщиной — и отнюдь не уверена, что сможет с этим справиться. Страсть и желание не значились в ее планах. Ей хотелось расправить крылья, но не кидаться очертя голову в мимолетный роман. Харли нахмурилась. Дункан не скрывал того, что таких романов у него было немало, но ей-то нужно совсем другое. Она и сама не понимала до конца, чего, собственно, хочет от Дункана, но уж точно не такого романа.

— О черт! — пробормотала она. — Угораздило же меня влюбиться в этого ловеласа.

А то, что она влюбилась, Харли не сомневалась. Вот только от этой влюбленности она не ожидала ничего хорошего.

В целом, решил Дункан, день был совсем не плох. Конечно, теперь он главный подозреваемый в краже бриллиантов на миллион долларов, семья отвернулась от него, а почти восемь часов изучения банковских операций Бойда Монро обернулись пшиком. Но ведь его не арестовали, родные не выкинули его на улицу, да и расследование было все-таки интересным. А теперь его ожидал прекрасный вечер: ему предстояло сидеть рядом с Харли и смотреть пьесу, которая входила в число пяти его самых любимых.

День был отличный!

Дункан вошел в фойе театра Сент-Джеймса за пятнадцать минут до начала спектакля. И тут же люди, толпившиеся вокруг него, просто исчезли. Он видел Харли, только Харли, которая стояла в глубине, справа у стены. На ней было голубое вечернее платье без рукавов, облегавшее ее великолепную фигуру.

— Само совершенство, — пробормотал Дункан. Оказалось, что надо пробраться сквозь людское море, чтобы добраться до нее. А когда он добрался, то с удовольствием отметил, что реагирует каждым нервом на взгляд ее небесно-голубых глаз, на ее улыбку, от которой возникает ощущение почти физической ласки.

Никогда женщины на него так не действовали!

— Привет, — сказала она как-то смущенно.

— Привет, — ответил Дункан. Он не мог удержаться и позволил себе провести пальцами по ее каштановым волосам. Как же ему нравилось к ней прикасаться! Она действовала на него как наркотик. — Отлично выглядишь. Ну что, идем?

— Да, уже дали первый звонок.

Дункан был на седьмом небе. Он сидел рядом с ней в театре, наслаждаясь ее звонким смехом и буквально пропитываясь им. Она — сама жизнь, сладостная, бьющая через край жизнь. Ее смех был заразителен. Она восторгалась блистательными диалогами Оскара Уайльда, и от этого знакомые слова пьесы обретали еще больший блеск и искрометность. Она здесь, рядом, вся лучится от счастья, и он окунулся в него с головой. Слишком долго держал он свои чувства взаперти.