Лоис Гилберт - Без жалости

К выбоине можно было подобраться, обходя вершину скалы сбоку по узкой тропе. Одно неверное движение — и я могла сорваться с нее и рухнуть на лед водоема. Я сняла лыжи — они были скорее помехой, чем подспорьем, — и стала пробираться по тропе к выбоине, прижимаясь спиной к покрытой ледяной коркой скале. Я поскользнулась на скрытом под снегом гладком куске льда и едва не сорвалась вниз. С большим трудом сохранив равновесие, я оперлась плечом о скалу, перевела дух и двинулась дальше. Тропинка постепенно расширялась, идти стало легче, и не прошло пяти минут, как я ступила под своды выбитого природой в скале углубления. Оказавшись в заледеневшем пространстве каверны, я присела на корточки и некоторое время оставалась в таком положении: необходимо было немного отдохнуть и восстановить привычный ритм дыхания.

Ледяные наросты и продолжавшие течь сверху водяные струи создавали своего рода занавес, защищавший меня от ветра и шума бурана, который, как только я вышла из леса и подошла к водопаду, с новой силой дал о себе знать.

Достав из кармана куртки нейлоновую сумочку б завещанием, я положила ее у задней стены пещерки и завалила обломками гранита и кусками льда. Когда высота холмика составила фут, я удовлетворенно вздохнула, встала в полный рост и сделала несколько резких движений, разминая нывшие от напряжения мышцы спины.

Я знала: здесь завещание будет в полной сохранности. Никому и в голову не придет искать документ в этой обледеневшей выбоине. Я же намеревалась хранить его здесь до тех пор, пока дело с убийством Эдварда не получит своего окончательного разрешения.

Удивительное дело — в отличие от бабушки я вовсе не была уверена, что Эдварда застрелил Винсент. Зачем ему стрелять, когда он мог преспокойно расправиться с Эдвардом дома, дав ему, к примеру, повышенную дозу какого-нибудь сильнодействующего препарата? Винсент имел доступ ко всем медикаментам, которые в изобилии глотал Эдвард, и ему ничего не стоило все это подстроить. К чему рисковать, подкарауливая Эдварда в нашей глуши? Конечно, могло статься, Винсент с самого начала планировал подставить Райана, но убийство было совершено с такой жестокостью и так грубо обставлено, что это никак не вязалось у меня в сознании с его утонченными манерами и привычками. Кроме того, я отлично помнила проступившую у него в глазах глубокую печаль, когда он услышал от меня об обнаруженном в лесу трупе Эдварда. Его горе, хотя и сдобренное слезами и несколько преувеличенно выраженное, было, на мой взгляд, неподдельным. Глядя в ту минуту на него, трудно было поверить, что он знал о смерти Эдварда задолго до того, как я ему об этом сообщила.

Где же все-таки Эми нашла завещание? Неужели в комнате у Райана? Она часами сидела у него, сплетничая о личной жизни музыкантов и кинозвезд и слушая музыку. Возможно, Эми зашла в комнату в отсутствие Райана, случайно наткнулась на завещание и выкрала его. Где еще, как не у Райана, она могла его раздобыть? Ведь известно, что он виделся с отцом и вступил с ним в перебранку. У Райана были отличная возможность убить отца и подходящий для убийства мотив. Где, спрашивается, доказательства, что он не сделал этого и не взял завещание себе? Мысль об этом заставила меня похолодеть от ужаса и содрогнуться.

За последние два дня мое отношение к Райану совершенно переменилось, я разуверилась в нем и по этой причине чувствовала себя заброшенной и ужасно одинокой.

Как обычно, я унеслась мыслями в прошлое. Прежде не было человека, которому бы я доверяла больше, чем Райану. Он был первым, кому я сообщила о своей беременности, и он же сказал мне тогда, чтобы я не дрейфила и рожала (а ведь мне в ту пору было всего лишь семнадцать лет)…

Но вчера я узнала, что он лгал мне о наших родителях всю мою жизнь, и эта гигантская ложь, растянувшаяся на десятилетия, потрясла все мое существо. Более того, она заставила пересмотреть наши прежние отношения и задать себе вопрос: а был ли он искренним тогда, в наши юные годы, когда всячески демонстрировал свою преданность семье и мне, в частности?

И еще мне не давала покоя его темная страсть к игре. Откуда она взялась и была ли она так уж непреодолима, как он заявлял? Как далеко мог зайти Райан в своем стремлении к богатой и обеспеченной жизни? Способен ли он ради этого убить? В том, что он способен быть жестоким, я не сомневалась: я своими ушами слышала, как он при бабушке, которая отдала ферме всю свою жизнь, назвал нашу лучшую пахотную землю грязью.

Принимая все это во внимание, я спрашивала себя: как далеко могу зайти я сама в попытке защитить и обелить брата?

Ответ напрашивался сам собой: ради брата я готова была пройти по горячим углям, врать полиции и, глядя в глаза судье и присяжным, говорить им заведомую ложь. Я знала, что сделаю все, чтобы спасти Райана от тюрьмы. Я могла ему не верить, но не любить его я не могла.

«Значит, ты будешь его любить даже в том случае, если он и в самом деле убил Эдварда из-за денег?» — не давал мне покоя мой настырный внутренний голос. На этот вопрос я пока не могла найти ответа, поэтому, выбросив его из головы, сконцентрировала все свое внимание на довольно опасном предприятии, которое мне предстояло: мне нужно было вылезти из выбоины, совершить опасное восхождение по узкой тропе и взобраться на вершину скалы. Оттуда мне предстояло пройти по снежной целине к лесу, который подступал со всех сторон к Депатрон-Холлоу.

По счастью, обратный путь оказался не таким трудным, как спуск к выбоине. Пристегнув лыжи к ботинкам, что оказалось не так-то просто сделать, поскольку руки у меня замерзли и плохо слушались, я двинулась к лесу и дальше — вверх по склону холма к дому.

Когда я подходила к ферме, то обнаружила, что там во всех окнах горит свет. Этот свет, лившийся из родных окон и разгонявший сумрак, был для меня всю жизнь чем-то вроде света путеводной звезды. В эту минуту меня охватило пронзительное чувство ностальгии. Неожиданно для себя я осознала, что мой дом здесь и другого у меня не будет. По этой причине мысль о том, что я могу его лишиться, стала для меня нестерпимой.

Окно моей спальни было освещено так же, как и окна других комнат. Это показалось мне странным. Я была уверена, что, выходя из комнаты, выключила лампу. В следующую секунду в моем окне обозначился силуэт Винсента, и у меня екнуло сердце.

Между тем он подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Хотя черты его лица скрывала от меня сплошная стена снега, я поняла, что он кого-то высматривает.

В следующее мгновение я похолодела от страха: Винсент высматривал меня.

Войдя в дом через вторую дверь, я увидела Райана, который стоял у кухонной плиты. Услышав мои шаги, он повернулся, чтобы поздороваться, да так и застыл на месте: в глазах его отражалось изумление, к которому примешивался страх.