Иосиф Гольман - И весь ее джаз…

По железу боковой тропки застучали шаги. Я напрягся, Береславский жестом успокоил.

В каютку вошел – теперь мы еле в ней помещались – высокий крепкий мужик. Как выяснилось – владелец всех местных котов и кораблей.

– Василий Васильевич Соколов! – протянул он мне свою крепкую руку.

– Татьяна Васильевна Соколова! – пропищало еще одно создание, тоже протянув руку. Девчонка лет восьми, с большим бантом, несомненно, была дочкой хозяина.

Мы вышли с ним поболтать, а Наргиз полностью законтачилась с Татьяной Васильевной. В открытую дверь каютки я видел, как они то восхищенно обсуждали сверкающую заколку моей жены, то – не менее восхищенно – банты девчонки, то в четыре руки играли с ленивым котярой.

Профессор же опять взялся за компьютер.

– Какими судьбами к нам? – дружелюбно поинтересовался Соколов.

– Я партнерствую с профессором Береславским.

– Я тоже, – откликнулся тот. Судя по интонации, партнерством с Береславским он был вполне доволен. Собственно, как и я.

– Хороший у вас бизнес, – мне действительно нравилось. – С людьми, на свежем воздухе.

– Вот-вот, – заржал хозяин. – Береславский тоже меня так подкалывает. Это ж из песенки про палача.

Я не подкалывал, потому что не знал песенки. Но не смутился:

– А нельзя ли мою жену на этом кораблике прокатить? Прямо сейчас. Разумеется, я оплачу все расходы.

– Да бросьте вы, – махнул рукой Василий Васильевич. – Партнера профессора Береславского мы и так прокатить можем.

Он набрал номер на мобильном и отдал необходимые указания.

А я подумал, что в партнерстве с профессором и в самом деле кроются многие неожиданности. Пока – приятные.

Кораблик задрожал дизелем и, отдав швартовы, пошел вниз по реке.

Счастливая Наргиз вместе с новой подругой вышла наружу. Обе дамы были в восторге от общества друг друга и приятного плавания.

Плавали мы больше часа, денег хозяин так и не взял.

А меня посетила еще одна важная мысль.

Впереди предстояли опасные мероприятия. И мне очень не хотелось подставлять под пули жену. Что, если оставить ее здесь?

Конечно, ужасно было представить себе мою берлогу без Наргиз. Но представить жену мертвой было несравнимо ужаснее.

Я спросил Соколова, можно ли ей пожить на суденышке два-три дня, за любые деньги. Он предложил другой вариант: никаких денег не надо, но завтра и послезавтра у них круизы, и потребуется помощь. Можно ли рассчитывать на Наргиз? Он даже сам готов был ей платить.

Теперь уже от денег отказался я. Конечно, на Наргиз можно рассчитывать. Она по дому умеет все. Только паспорта у нее нет.

– Наплевать, – сказал владелец судна. – Тут проверять некому.

На том и порешили, оставшись чрезвычайно довольными друг другом.

Когда я сообщил новость Наргиз, глаза ее наполнились слезами.

Я обнял жену.

– Так надо, малышка, – шепнул ей на ухо. – Ты ведь дождешься меня? Не выскочишь замуж за профессора?

Она, без перехода, засмеялась и ничего не ответила.

Хотя мне и так было понятно – не выскочит.

И дождется.

Главное, чтобы я смог вернуться.

Я сошел на берег и двинулся по ступенькам вверх, на набережную.

Мое сердце оставалось на суденышке со странным именем «Васисуалий». Это было и больно, и радостно одновременно. Больно – потому что без сердца жить тоскливо. А радостно – потому что там оно было в безопасности.

Оборачиваться так и не стал: долгие проводы – долгие слезы.

16. Москва. Т/х «Васисуалий-2». Москва-река: от Краснопресненской до Кремлевской набережной. Танцуют все

Предстоящий круиз Ефим Аркадьевич Береславский назвал с присущей ему скромностью: «Первый московский джаз-арт-заплыв», о чем постепенно прибывающим гостям сообщал большой разноцветный баннер, прикрепленный при входе на первый кораблик.

Плакат действительно получился немаленький, и налетавший ветерок то и дело норовил его повалить. Но тот, было накренившись, вдруг выпрямлялся как ванька-встанька, так ни разу и не упав. К большому удовольствию собравшихся, потому что это абсолютно соответствовало изображению.

На баннере, кроме громких слов, была репродукция одной из экспонируемых картин, уже упомянутой выше, под названием «Спаситель». Она изображала девушку, похожую на всех девушек сразу, ее оберегал, нежно обнимая за плечики, мужчина, лицо которого художник предпочел вовсе не изображать.

Получалось, что картина была идейно близкой обоим полам, и те, кто пришел пораньше, уже начали фотографироваться на ее фоне.

Глядя на импровизированные фотосессии, профессор удовлетворенно улыбался. Чем больше будет снимков, тем больше их выложат в социальных сетях, и тем активнее станут продвигаться в массы имена его гениальных авторов.

Гостей подошло уже довольно много, большинство из них были друзьями устроителя, и ему приходилось буквально разрываться на части, чтобы успеть перекинуться со всеми хотя бы парой фраз.

Но тут он мгновенно сделал стойку.

Быстро подходившая с набережной девушка не была ни миллионершей, ни телеведущей, ни даже старой знакомой профессора. Зато она была искусствоведом и работником самой знаменитой российской картинной галереи.

– Здравствуйте, Верочка! – искренне обрадовался он. Выставить промотируемого художника в главной галерее страны – это, как говорится, все равно что обычному чекисту пострелять из маузера Дзержинского.

– Здравствуйте, – не очень радостно ответила искусствовед Костромина.

Она попала сюда в результате многоходовой комбинации хитроумного профессора. Он в чем-то помог одному, тот – другому, другой – третьему, а очередной – попросил Верочку поспособствовать галеристу в выставке его безвестного гения. Верочка и сама очень неплохо относилась к Береславскому – слышала о нем от друзей. Но просить их жесткую директрису за неведомое открытие Ефима Аркадьевича – который и сам-то не был профессионалом в изобразительном искусстве – было довольно стремно. А отказывать – нежелательно по целому ряду причин.

Вот почему Верочкино настроение сейчас было не очень. Она лишь искренне надеялась, что среди всей мазни очередного самоучки сможет найти что-то стоящее. Либо сумеет в личной беседе убедить профессора, что в данный момент его протеже выставлять на суд высоких профессионалов рановато.

– Пойдемте посмотрим работы? – предложил он. Верочка заранее предупредила, что в круиз не поплывет – у нее были дела на весь вечер.

– Пойдемте, – со сдерживаемой грустью сказала Костромина.

Ефим жестами призвал к себе наиболее близких друзей и открытым текстом объяснил, что им надо развлечь народ, а ему необходимо на десять минут исчезнуть из общего внимания. Друзья, которых теоретически надо было самих развлекать, тем не менее не обиделись. Они слишком хорошо знали этого персонажа. Да к тому же еще и дружили с ним.