Энн Стюарт - Холодный как лед

Йенсен не собирался думать о Женевьеве – просто был не в состоянии. Он дал ей все, что мог, чтобы вытянуть из неприятностей, и ему придется смириться, и пусть все идет своим чередом. Или она справится, или нет. Остальное зависит от нее.

Впрочем, она умница и легко не сдается. Чутье подсказывало ему, что она справится и доберется до безопасного бункера, а там уж будет довольно просто послать кого–нибудь спасти ее, не оставив следов. Питера ей ни за что не найти – никто не знал о Комитете и их работе. Никто даже не знал, где находится их штаб–квартира.

Возможно, Йенсен так никогда и не узнает, выжила ли Женевьева или нет. Он сможет с этим жить, ведь жил же и с гораздо худшим. В конце концов, кто она такая? Всего лишь случайная женщина, попавшаяся ему на пути и с таким же успехом ушедшая. Бесспорно, забыть ее не составит труда.

Она совсем ничего, ничего для него не значит… И потом все эти его обоснования исчезли, как взметнувшийся в пламени остров.

Взрыв грянул с силой атомной бомбы. Под ними сотряслась земля, Женевьеву подбросило в воздухе, и она выпустила руку Гарри.

Ей вышибло дух и вырубило сознание. Секундой ли, часом ли позже она открыла глаза и увидела, что лежит распростертой в луже крови, а поблизости никого – ни Ван Дорна, ни Рено.

В воздухе висел тяжелый запах гари химикатов и пожара, закрывая густую тропическую растительность. Дым огромным столбом поднимался в небо. Женевьева села и посмотрела на белую футболку. Та потемнела от крови. Ее собственной.

Должно быть, у нее шок, отстраненно подумала Женевьева, считая конечности, пальцы на руках и на ногах. Кажется, все цело. Она коснулась головы, и ладонь покраснела от крови. Либо это мозговая травма, и смерть придет с минуты на минуту, либо просто удар головой. Раны на голове всегда безумно кровоточат, напомнила себе Женевьева, пытаясь с трудом встать на ноги. С таким же успехом можно надеяться на лучшее и продолжать путь. Нечего здесь просто валяться и истекать кровью.

Кроме того, шум пожара стал слышнее, а дым становился гуще. Вряд ли субтропический лес чересчур быстро сгорит, но не стоит испытывать судьбу.

Женевьева потеряла чувство ориентации и на мгновение испугалась, что идет обратно к пожару, но отыскала путь Рено сквозь густые заросли, который довольно легко различался – с таким–то грузом, как Гарри, и пошла по их следам, со спокойной решимостью отирая кровь с глаз.

И чуть не опоздала. Когда вышла на открытое пространство, то там уже был гидросамолет с оранжево–черным знаком «Ван Дорн энтерпрайзис». Шум двигателей заглушал другие звуки, Гарри уже лежал на каталке, окруженный армией слуг.

Женевьева попыталась крикнуть, но ветер унес крик в сторону. Она прошла полпути до пляжа, а потом силы оставили ее, и она упала на колени в горячий песок.

В стороне стоял Рено, который первым увидел ее. Он держал пистолет наготове, и Женевьева подумала, не собирается ли ублюдок убить ее.

Он что–то сказал человеку, нависшему над Гарри, и они все повернулись в сторону Женевьевы. А потом потеряли интерес, как будто к очевидному пустяку.

Ей хотелось бы промаршировать к одному из них, сграбастать за отвороты дорогого пиджака и врезать хорошенько. Или, по крайней мере, высказать им свое мнение.

Но у нее не осталось сил. Она не могла даже стоять и упала в песок. Если он попадет на рану в голове, та отлично очистится, подумала Женевьева. Но тогда, возможно, это уже будет не важно…

Чьи–то руки грубо схватили ее, но она не в силах была сопротивляться. Ее тащили по песку, и сколько бы ей ни хотелось такие носилки, как у Гарри, не в том она была состоянии, чтобы жаловаться.

Кто–то запихнул ее в гидроплан, свалил в кресло и оставил в покое, пока все они хлопотали над поверженным хозяином. Ей было наплевать, что кровь запачкает драгоценный самолет Ван Дорна: Женевьева прислонилась головой к окну, закрыла глаза и ощутила, что самолет начал двигаться.

Она услышала шум, с трудом выплыла из тумана, чтобы посмотреть в окно. Двери самолета были еще открыты, ей это показалось непрактичным, она открыла рот, собираясь что–то сказать. Когда взглянула вниз.

Огонь охватил остров, в небо стремился чернильный дым. Яхта Гарри медленно уплывала прочь от пожара, направляясь в ясные голубые дали Карибского моря, когда что–то темное упало с неба, пока они пролетали прямо над кораблем. Секундой позже тот распался на куски и исчез, будто его и не было. И ничего не осталось кроме дыма и пыли.

Должно быть, Женевьева издала какой–то звук. Ее обожженное дымом горло ободрал крик, когда Питер Йенсен исчез с лица земли, словно его никогда и не существовало.

Крик Женевьевы привлек внимание мужчины, склонившегося над обмякшим телом Ван Дорна. Врач, машинально подумала она, желая уйти в забытье, чтобы ничего больше не чувствовать.

– Дура что ли? – сказал с немецким акцентом пожилой человек. – У тебя, похоже, сотрясение мозга. Оставить бы тебя с пулей между глаз, как этого подонка, но мистер Ван Дорн приказал забрать тебя с собой.

Какого подонка? Рено? Они что, убили его? Она попыталась что–то произнести, хоть что–то, когда почувствовала укол в руку.

– Это либо прикончит тебя, либо вытащит с того света, – сказал врач.

И это было последнее, что она слышала.

Глава 13

Ужасные нескончаемые сны. Женевьева ощущала себя так, словно ее душили, поймав в ловушку кошмара, мира крови, огня и боли. Вдыхала дым и потому не могла говорить. Истекала кровью и не могла шевельнуться. Пламя лизало тело, острая боль ослепляла, смерть струилась под кожей, поселившись там навеки.

Видела Ханса с дыркой во лбу, медленно вращавшегося в беззвучном крике, словно карусельная лошадка. Видела Питера, но всякий раз, когда пыталась дотянуться до него и дотронуться, он рассыпался в пыль, сверкавшую в лучах солнца.

Карусель продолжала свой нескончаемый бег, и Женевьева увидела Гарри, развалившегося на одной из медленно поворачивавшихся скамеек. Его широченная безоблачная улыбка освещала все вокруг. Время от времени показывался Рено: черная дыра на его физиономии находилась пониже, чем у Ханса, – прямо меж черных широко раскрытых глаз. И карусель еще раз поворачивалась, каллиопа громко играла танец смерти, и опять на краткое мгновение возникал Питер, прежде чем снова раствориться в небытии.

И Женевьева крепко цеплялась за тьму и боль, упрямо, даже когда они стали отступать. Свет тащил ее туда, куда ей не хотелось, и она упорно сражалась за то, чтобы остаться в безнадежности ночи. Но, в конце концов, воле не хватило силы, и Женевьева открыла глаза и увидела себя в странной комнате, не понимая, где находится. Предположительно, время клонилось к вечеру или уже наступил вечер – в комнате стояли сумерки. Женевьева была не одна – кто–то в дальнем конце тихо передвигался, и на мгновение ей почудилось, что она на вилле Ван Дорна.