Нэнси Бартоломью - Стриптиз в кино

Вопросы все были по существу и в самую точку. С ответами обстояло куда сложнее: я не знала, насколько нужно и можно включать Фрэнсиса в наши криминальные разборки. Во всяком случае, Нейлор явно не хотел этого делать.

На какое-то время меня выручил телефонный звонок.

— Мисс Лаватини? — Мужской голос гудел, как моечная машина в зале ожидания на вокзале.

— А вы кто?

— Скажем так, я друг семьи.

Слово “семья” было сказано с таким нажимом, что я похолодела, вспомнив свои вчерашние выдумки, которыми услаждала слух лежащего ныне в морге Барбони.

— Друг какой семьи? — все-таки спросила я. Фрэнсис отставил кружку с кофе и внимательно слушал, хмурясь.

— Какой? — переспросил невидимый собеседник. — Той, в которую входил Алонцо Барбони. Он вчера умер, как вы, наверное, знаете. И мы хотели бы поговорить с вами и с вашим гостем… то есть двоюродным братом… И как можно скорее.

В горле у меня пересохло. Кажется, даже закружилась голова. Ну ни минуты покоя. Во что же ты вляпалась, Кьяpa?.. И откуда этот тип знает о моем так называемом двоюродном брате? Я же никому, кроме Барбони, не вешала на уши эту лапшу… И тут я вспомнила о его последнем телефонном разговоре на стоянке возле ресторана “Майклз”. Возможно, он звонил в Нью-Йорк своим дружкам? Или покровителям?

— О каком двоюродном брате вы говорите? — невинным голосом переспросила я.

— Не пытайся мухлевать с нами, девушка, — услышала в ответ. — Тебе дают возможность поговорить с нашими представителями и рассказать, как погиб Барбони. Из уважения к вашему семейству мы не возражаем, если Лось-младший тоже будет присутствовать. Заодно заверим его в нашем почтении. От вас мы хотим только информации, больше ничего.

Был ли у меня выбор? Я лихорадочно подумала и пришла к выводу, что никакого, кроме как согласиться.

— Хорошо, — сказала я, — сделаем так. Я буду на веранде ресторана “У Эрни”, известное заведение у нас в городе… Буду там в три пополудни. Позову двоюродного брата. Если он согласится. Если нет, будете иметь дело со мной.

— Да, будем иметь дело с вами. Угрозы в его голосе я не почувствовала.

А вообще черт знает что! Что надо от меня этим парням? Уж не думают ли они, что семейка Лаватини намерена оторвать лакомый кусок от бизнеса семьи, которую представлял Барбони? Если так, не начнется ли из-за меня священная война между двумя уважаемыми кланами? Хотя откуда мне знать, возможно, она давно уже идет, эта война?

— Как я вас узнаю? — спросила я.

— Никак, — был ответ. — Мы сами узнаем вас.

На этом разговор прервался. В трубке наступила мертвая тишина.

Я повернулась к Фрэнсису, с тревогой смотревшему на меня.

— Ладно, — произнесла я, — тебя, вижу, распирает от вопросов. Не буду крутить тебе мозги, скажу прямо: у меня неприятности, и в данный момент ты можешь, думаю, помочь.

Фрэнсис постарался не выглядеть чересчур заинтересованным или польщенным моим предложением, для чего по оставшейся еще с детских лет привычке подпер языком щеку, полагая, что это придает ему хладнокровный и независимый вид.

— Говори, — сказал он не слишком внятно.

Я кое-что рассказала ему, опуская различные казавшиеся мне мелкими детали. Не знаю, какое он составил мнение обо всем в целом, но главное ухватил, потому что заключил:

— В общем, ты хочешь, чтобы я сыграл роль Лося Лаватини-младшего. Не могу усечь, зачем тебе все это надо, но уж коли вляпалась, сестрица, почему не помочь.

— Прекрасно, Фрэнсис. Все будет очень просто. Говорить буду я, но если подвернется подходящий момент, ты надуешь щеки, как только что делал, и скажешь что-нибудь вроде того, что семья Лаватини ни на что не претендует в Нью-Йорке, и, прежде чем до них дойдет, что ты имел в виду, мы будем на пути домой.

Однако мой легкомысленный тон не обманул Фрэнсиса. Он поднялся из-за стола, со стуком поставив кружку, и проговорил:

— Хватит темнить, Кьяра! У тебя никогда ничего не бывает просто, мы это хорошо знаем. Сидишь в большой заднице, — так прямо и скажи. Но ты увиливаешь и косишь под веселую разбитную деваху. Ладно, как знаешь, а я тебе, конечно, помогу… Да, ты даешь, сестрица… — Он покачал головой, снова уселся, взял в руку кружку, отпил. — Господи, Кьяра, тебе необходима помощь профессионалов, а не моя! Ты…

— Я заранее тебе благодарна, Фрэнсис, — перебила я его. — Могу в свое оправдание сказать вот что: какой бы он ни был, мой босс Винсент, но он подал мне руку помощи, когда я после той истории… ну, ты знаешь… уехала из дома и не могла найти хорошую работу. Он нанял меня и сделал у себя в клубе примой. А разве нас не воспитывали так, что надо платить добром тем, кто помогает нам? Ведь мы с тобой из одной семьи. Что касается Марлы, она порядочное дерьмо, не боюсь этого слова, но не убийца, я убеждена в этом.

Фрэнсис молчал. Он видел, что я разговорилась, и, наверное, хотел послушать. Я не обманула его ожиданий.

— Знаю, ты считаешь, у меня позорная профессия. Что-то похожее на потаскуху. И что бы я ни сказала, ты не изменишь своего мнения. Что ж, дело твое, но я считаю иначе. Если хочешь знать, я отчасти циркачка… клоун, а с другой стороны, врач… да, да… даже священник — для тех, перед кем танцую. Я им и сестра, и мать, и жена… Не кривись!.. Порой я выслушиваю от них то, чего они не скажут своему психотерапевту, если тот у них есть… Они воображают, что я принадлежу им, что стоит махнуть пальцем или кошельком, и я… Пускай так думают, если им от этого легче. Мне не мешает. Я делаю свое дело, Фрэнсис. Доброе дело. И кстати, имею неплохие бабки, что, по-моему, куда лучше, чем висеть, как камень, на шее у своей семьи… Ладно, извини. Вот я и высказалась… А ты сам разве никогда не попадал в переделки?

Фрэнсис не отвечал. Просто смотрел на меня. Глаза у него были темные, но очень яркие. Что ж, выговорюсь хоть немного.

— Удивительно, — продолжала я, — никто не уважает танцовщиц, подобных мне, но почти все приходят на нас поглазеть, а зачастую излить свои секреты, беды, обиды, невзгоды, семейные и деловые. И получают облегчение. Почему же так, а?.. Только не уверяй меня, что ты никогда не бывал там, у нас, в Бивер-клубе, который в Верхнем Дерби. Я точно знаю, ты туда наведывался.

После моих заключительных слов мне даже захотелось плакать — жалко стало себя, тех, кто приходит к нам… вообще всех людей. Живых и мертвых. Винус, Фрости, Барбони…

Фрэнсис, перегнувшись через стол, взял меня за руку.

— Мир, — сказал он. — Ты многое мне объяснила. Хотя не совсем убедила. Но я твой брат и люблю тебя. И помогу во всем, в чем нужно… Что касается твоих танцев… Может, ты и права, но, когда я думаю, что этим занимаешься ты, во мне все переворачивается. Это как с негритянским вопросом… Вообще-то равенство, равноправие и все такое, но когда белый думает, что его дочь выйдет замуж за негра или сын женится на черной, сама знаешь, как бывает. И наоборот тоже… Конечно, ты не нуждаешься в моем одобрении, однако стоит представить, как эти подвыпившие типы там на тебя глазеют… Да что говорить, не нравится мне это!