Джудит Гулд - Плохо быть богатой

Он продолжал молчать.

— Ей придется остаться здесь. Придется! — повторила она с ударением.

— Но это очень дорого… — пробормотал наконец Дункан.

Олимпия почувствовала, как тяжесть сваливается с ее плеч. Ну наконец-то! Он начинает сдаваться — эта фраза о многом говорит.

— Ну и? — выжидательно проговорила она. — Как дорого?

Он пристально посмотрел на нее.

— Ты представляешь хоть на минуту, в какую сумму это может вылиться?

Олимпия гордо вздернула голову.

— Дункан, сумма меня не волнует! Я смогу себе позволить любые расходы, поверь моему слову. Просто сделай для нее все, что возможно, договорились?

— Боюсь, я никогда не смогу тебя понять, Олимпия, — помотал он головой с невольным восхищением. — То ты дрожишь над каждым центом не хуже Шейлока, то готова выбросить на ветер целое состояние!

— Могу ли я понимать твои слова как согласие исполнить мою просьбу?

— Да. Вопреки всем доводам рассудка и во имя нашей старой дружбы.

Олимпия изо всех сил старалась не выказать того облегчения, которое испытала при этих словах.

— Спасибо, Дункан, — с благодарностью выдохнула она. — Я и впрямь твоя должница.

— Ну нет, — возразил он. — Это я твой должник испокон веку, мы-то с тобой хорошо знаем: если бы не ты, этой клиники никогда бы не было.

Одиннадцать лет назад, когда он только еще начинал свою практику, Парк-авеню и примыкающие к ней улицы располагали большим числом косметических лечебниц на душу населения, чем любая другая точка земного шара. Сейчас эта цифра выросла еще больше. Поначалу дела у Дункана шли туго, и именно Олимпия Арпель привела к нему первых клиентов — фотомоделей, которым требовались небольшие косметические операции по устранению изъянов, заметить которые мог разве что придирчивый глаз фотокамеры. Были среди первых клиентов и тридцатилетние женщины, отчаянно старавшиеся подтяжками и коллагеновыми инъекциями удлинить свою слишком короткую карьеру. Вот так закладывались первые камни в фундамент его будущего благополучия, когда на него начало работать уже его собственное имя.

Участие, которое приняла в нем Олимпия, — это тот долг, о котором он будет помнить вечно. А Дункан Купер из той породы людей, что возвращают свои долги сторицей.

— И не беспокойся о счетах за операции на имя Билли Дон, договорились? — сказал он тихо.

— Ты меня разыгрываешь… — Теперь пришло время изумиться Олимпии.

— Вовсе нет, — проговорил он решительно.

— Хочешь сказать, что предоставишь мне скидку? Ты?

Он добродушно усмехнулся.

— Я пойду еще дальше: все расходы я возьму на себя.

— Ну и ну! — протянула Олимпия. А я-то считала, что меня ничем уже не удивишь. Чтобы Дункан Купер, самый дорогой хирург в Нью-Йорке, сам предложил свои услуги на дармовщину? — Она рассмеялась. — А что же будет дальше? Весь комплекс удовольствий за одну цену? — Олимпия покачала головой, не веря самой себе. — Кто бы мог в это поверить, Дункан! Да под этой лягушечьей шкуркой скрывается настоящий принц!

— А под твоей маской миссис Рэмбо, Олимпия, — милая, душенная дама.

— Вот черт! Ты что пытаешься сделать, Дункан? Погубить мою репутацию? — Олимпия нарочито сурово нахмурилась, однако глаза ее светились довольством. Затем лицо ее внезапно стало серьезным и трезвым. — С этого момента, Дункан, ты больше ничем мне не обязан.

Дункан шутливо воздел руки к небу:

— Хвала тебе, Господи!

21

Вечер у де Рискалей наконец-то медленно перетек в обеденный зал.

Эдвина, всегда веселая и искрометная, сегодня не могла избавиться от ворчливого, недовольного настроения. Более того, ей явно хотелось крови — состояние вовсе для нее новое. К первой ране — исчезновению Анук рука об руку с Р.Л. — добавился очередной удар: Анук не просто сослала ее на самое непрестижное место, за третий стол, накрытый в алькове для завтрака за пределами обеденного зала, но и в очередной раз увела у нее Р.Л., в самый последний момент переиграв расположение гостей за столами и поместив Р.Л. рядом с собой. Естественно, на самом почетном месте.

Эдвина попыталась было закрыть на эти неприятности глаза, но это далось ей нелегко.

Почему случилось так, грустно спрашивала она себя, что ее усадили за печкой? Что, она не под той звездой родилась? Или это предзнаменование чего-то худшего? А может, на ней клеймо общественного проклятия, о котором она и не догадывается?

Полуобернувшись, она кинула болезненный взгляд направо. Она едва различала профиль Р.Л. — он возвышался рядом с Анук с таким выражением, словно настал его звездный час. Болтовня, доносившаяся из-за их столика, напоминала радостный стрекот сорок во время кормежки. Эдвина отметила, что Анук довольно часто как бы невзначай тепло касается руки Р.Л. Вот ведь дрянь мумифицированная, внезапно полыхнула Эдвина безудержной яростью.

Она хмуро осмотрелась, изучая столик, к которому была приговорена: помимо нее, там было еще семеро бедолаг, причем прямо напротив расположился Клас Клоссен. Уж лучше было сидеть совсем одной!

— Ну так вот, приехали мы туда… Загнанные куда-то за сотню миль от Манилы, дыра дырой — и тут разразился тайфун… — услышала она голос Сони Мирры, стареющей секс-кошечки и кинодивы, работающей в мягком порно и фильмах сомнительного качества. Соня повествовала о какой-то анекдотической ситуации в одном из своих весьма редких и весьма слабых фильмов. Но хорошо хоть другие на это время перестали бубнить. За их столом не звучали музыкальные переливы смеха-щебета экзотических птиц, как за другими. Здесь доминировал стук ножей о дорогой фарфор — слишком резкий и явный, по мнению Эдвины, как и голос Сони Мирры.

Эдвина бесшумно орудовала своими приборами. Едва коснувшись первой перемены из устриц и мидий, поданных в легчайшей пене соуса, она отложила в сторону ложку, даже не притронувшись к рыбному супу. Когда в зал церемонно внесли серебряное блюдо с дичью, она положила себе на тарелку серебряными щипчиками небольшую тушку, слегка полив ее соусом, а потом подозрительно принялась изучать ее: слишком уж она напоминала чахлого попугая.

Ароматный запах птицы и соуса с трюфелями, поднимавшийся от блюда, вызвал у нее приступы тошноты. Отвернувшись от стола, она поспешно сделала несколько глубоких вдохов. Если у нее и был какой-то аппетит в начале вечера, теперь он исчез окончательно. Это началось, когда она нашла свое место за отдаленным столом прямо напротив Класа, — с этого момента вечер из отвратительного стал превращаться в сущий ад.