Кей Хупер - У мужчин свои секреты

Эти слова, похоже, удовлетворили Кэмерона, который, однако, счел нужным сказать:

— Я все боюсь, что Дарби выбросит что-нибудь ценное, приняв это за мусор.

— Ты же знаешь, что Дарби никогда этого не сделает, — упрекнула его Рэчел.

Донесшийся из подвала глухой удар, сопровождавшийся треском ломавшегося дерева, заставил Кэмерона страдальчески поморщиться.

— Хочешь, спустимся вниз и посмотрим, что Дарби превратила в дрова для растопки, или все-таки пойдем в сад? — спросил он у Рэчел.

Та пожала плечами.

— Честно говоря, мне уже надоело разбирать мебель и старые сундуки. Дядя Кэм, сходи, пожалуйста, вниз и посмотри, что там случилось.

— Твой дядя выглядит расстроенным, — заметил Эдам, когда Кэмерон ушел, а они с Рэчел, преодолев мебельную баррикаду, двинулись по коридору, ведущему в глубь дома.

Рэчел вздохнула.

— Я знаю, все это очень ему не по душе, — сказала она. — Одна мысль о том, что нашей фамильной мебелью распоряжается кто-то, кто не имеет отношение к семейству Грант, приводит его в ужас. Дядя считает, что это — нарушение фамильной традиции, и в чем-то он прав. Но мне не хочется хранить старую мебель в доме или сдавать ее на хранение. Продать мебель через фирму Дарби — это самый разумный выход. В конце концов, она моя школьная подруга, и я вполне ей доверяю. Кстати, папа в свое время помог Дарби основать свое дело. Как и тебе…

Она осеклась, испугавшись, что допустила бестактность, но Эдам, похоже, пропустил ее последние слова мимо ушей.

— Хотелось бы мне знать, — задумчиво проговорил он, — почему его так интересует содержимое этих бюро и конторки?

— Наверное, потому, — ответила Рэчел, — что буквально на днях один из людей Дарби нашел в старом буфете украшенное бриллиантами кольцо для салфеток, которое относится к тридцатым годам прошлого века. Я даже боюсь его оценивать — Дарби говорит, что это чрезвычайно редкая вещь и может стоить целое состояние.

Эдам тихонько рассмеялся.

— Значит, каждый старый комод в этом доме — потенциальный сундук с сокровищами из «Тысячи и одной ночи»?

— Для дяди Кэма — да. Он всегда любил всякие укромные уголки, так что для него это — настоящая охота за сокровищами.

— Теперь куда? — спросил Эдам, когда они дошли до конца коридора, куда выходило сразу несколько дверей. При этом он простым и естественным жестом взял Рэчел за руку, и она не отняла ее.

— Пройдем через террасу, — решила она, стараясь не сосредоточиваться на ощущениях, которые вызвала в ней это прикосновение. — Фиона уже в кухне, и, если мы ее потревожим, то нам на ужин достанутся одни угольки.

Застекленная задняя терраса — просторная, светлая, заставленная горшками и кадками с цветущими растениями, — служила также летней столовой. Пройдя через нее и спустившись по ступенькам входа, Эдам и Рэчел оказались на небольшой лужайке, откуда вела к реке извилистая тропа, вымощенная покрывшимися мхом обломками кирпичей. По обеим сторонам ее росли давно не стриженные кустарники. За высокой кирпичной стеной усадьбы виднелись кроны могучих деревьев, отрезавшие сад от внешнего мира и создававшие дополнительную иллюзию уединения.

— Как здесь хорошо! — вырвалось у Эдама. — Как в лесу.

— У наших соседей сады гораздо более ухоженные, — ответила Рэчел. — Когда-то и наш сад был таким, но ведь его заложили больше двухсот лет назад. Насколько я знаю, мой дед и отец время от времени нанимали кого-то, чтобы срубить погибшие деревья да расчистить тропинки, когда они слишком зарастали. Но мне здесь нравится. Во всяком случае, я не собираюсь ничего менять. Правда, я люблю цветы, особенно желтые розы, но их можно посадить и перед домом.

О желтых розах Рэчел упомянула не случайно. У нее были кое-какие подозрения насчет своего спутника, но если он и знал что-то, то не подал виду.

— Да, — согласился Эдам. — В этой запущенности есть что-то чарующее.

Несколько секунд они шли молча, все больше углубляясь в заросли шиповника и тубероз. Потом Эдам неожиданно сказал:

— Расскажи мне о Томасе, Рэчел.

Рэчел, застигнутая врасплох, даже остановилась от удивления.

— О Томе? Но зачем тебе?

— Я прошу тебя!

— Но ты говорил, что отец рассказывал тебе о Томе.

— Да, но ведь он не был в него влюблен.

Рэчел почти вырвала руку, которую Эдам продолжал держать в своей.

— Я не собираюсь!..

— Рэчел!.. — Его рука слегка коснулась щеки Рэчел. — Я обещал, что не стану торопить тебя и сдержу слово, но… Мне нужно слышать, как ты говоришь о нем.

— Зачем тебе это?

— Потому что Том много для тебя значил. Потому что я так похож на него, а мне нужно, чтобы ты знала: я — это не он, не Томас Шеридан.

Рэчел повернулась и медленно пошла дальше по тропе. Не чувствуя более его руки, она внезапно испытала острое чувство потери, и это заставило ее уступить.

— Хорошо, — сказала она бесцветным голосом. — Что именно ты хотел узнать?

— Все, что ты сочтешь возможным рассказать мне.

Рэчел вздохнула.

— Я полюбила его еще тогда, когда мне было лет десять… Ты это хотел услышать?

— Да, если это правда.

— Это правда. — Рэчел сделала паузу: грудь ее стиснуло словно тисками, и ей пришлось перевести дух. — Между нами было почти десять лет разницы. Когда я начинала учиться, Том как раз заканчивал школу, но это нам не помешало. Во всяком случае, я никогда ни с кем другим не встречалась. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы официально объявили о нашей помолвке, но Том настоял, чтобы я по крайней мере год отучилась в колледже, прежде чем мы поженимся. Я поступила в колледж, но жила здесь, в этом доме, и мы виделись каждые выходные… Я не любила его работу, — неожиданно добавила она.

— Он был летчиком, не так ли?

— Да. Том работал в транспортной авиационной компании, которая находилась… до сих пор находится здесь, в Ричмонде. Он говорил, что это совсем не опасно, но…

— Но ты не верила?

Рэчел пожала плечами, но в ее голосе прозвучали напряженные нотки.

— У меня, как и у всякой девятнадцатилетней девушки, было сильно развито воображение. Я часто воображала себе всякие ужасы. Один или два раза я был почти уверена, что ему только чудом удалось выпутаться из каких-то опасных ситуаций, но наверняка я ничего не знала, а Том все время отшучивался.

Она снова немного помолчала, потом продолжила — уже чуть более спокойно:

— В общем, я ужасно беспокоилась. Когда Тому исполнилось двадцать девять, я даже подарила ему золотой медальон с изображением святого Христофора. Мне сказали, что святой Христофор покровительствует летчикам. Я только велела нанести на медальон наши инициалы, а внутрь вставила свою фотографию. Мн казалось, что так Том будет чаще вспоминать обо мне и не станет рисковать зря, но… Ни моя фотография, ни святой Христофор не сумели его спасти. Его самолет упал где-то в джунглях несколько месяцев спустя.