Пригнись, я танцую - Саммер Холланд
Она отключает звонок, закрывает ноутбук и убирает его подальше. В холодильнике остается немного морепродуктов после их очередного забега по рынку, овощи и кусочек мяса. Можно собрать пибимпаб. Кэтрин, не задумываясь, включает рисоварку.
– Что еще за Патрик? – утыкается ей носом в затылок Том.
Его руки собственнически обхватывают ее бедра, заставляя мурашки бежать по коже.
– Друг, – неожиданно севшим голосом отвечает Кэтрин.
– Ты о нем не рассказывала.
– Мы… – Дыхание снова перехватывает: Том прикусывает ей кожу на шее. – Мы познакомились на музыкальном форуме. Сто лет назад.
– Это он учит тебя немецкому?
– Ты ревнуешь?
– Конечно, – мурлычет он ей в шею. – Как иначе?
– Незачем, – старается Кэтрин звучать как можно естественнее, но все внутри трепещет от неожиданного возбуждения. – Мы дружим несколько лет, и ни разу ничего такого…
Ложь. Месяца полтора назад они с Патриком обсуждали, как поженятся к сорока годам. Том словно чувствует это: он покрывает ее затылок невесомыми поцелуями, и от его дыхания сердце начинает колотиться как сумасшедшее.
– Поэтому ты так сексуально говоришь по-немецки? – Улыбка в его голосе отливает сталью. – И еще вопрос. Тебя возбуждает немецкий?
Глава 21. Тыковка
А что еще он должен был подумать? Когда она открыла дверь, раскрасневшаяся, с тяжелым дыханием и горящими глазами, и оглянулась на свой проклятый ноутбук, у Тома от ревности чуть не сорвало резьбу. Он еле сдержался от того, чтобы захлопнуть какого-то уебка по имени Патрик вместе с крышкой ноутбука, развернуть Кэтрин прямо у кухонной стойки и напомнить ей, от кого именно ее глаза должны гореть.
Раньше Том не замечал в себе такого, но раньше и не был в отношениях. А теперь… Черт, когда он услышал громкое «найн» из комнаты, пришлось залезть под холодный душ, чтобы остудить голову. Не помогло: сейчас он видит, как ее кожа покрывается мурашками, а внутри все клокочет.
Что за ебучий Патрик нарисовался? Кэтрин ни разу о нем не говорила, и Том не ожидал сюрприза. Даже дышать сложно: кто бы знал, что он такой ревнивец. Способность думать и рассуждать исчезает вместе с ее хрипловатым от возбуждения голосом.
Том расстегивает на Кэтрин брюки, проскальзывает пальцами внутрь и чувствует, насколько она влажная. Из-за Патрика? Или из-за него?
Перед глазами темнеет: он должен выяснить. Это его девушка, и никто другой не имеет права даже смотреть в ее сторону. Том кусает Кэтрин за мочку уха и слышит сдавленный стон: теперь это точно его трофей.
– Ты не ответила, – произносит он.
– Сложно объяснить.
Прикусив язык, Том проглатывает очередную вспышку ярости. Это его девушка. Его.
– Пойдем, – говорит он с трудом, – в спальню.
– Том, – выдыхает Кэтрин и опирается на кухонную стойку. – Я хотела сделать тебе ужин.
– Ничего, – смеется он, – подождет.
Все, что он сейчас может, чтобы окончательно не сойти с ума, – это раздеть ее. Увидеть, насколько Кэтрин возбуждена, и сделать все, чтобы она не могла думать ни о каком Патрике. Лучше, чтобы вообще не могла думать.
Он расстегивает пуговицы на рубашке Кэтрин и стягивает ее с плеч, обнажая нежную бархатистую кожу. Тут же впивается в нее зубами: непривычный для него гнев ищет выход любыми способами, и Том пытается хотя бы перенаправить его так, чтобы не навредить.
Кэтрин шумно вдыхает и замирает, но сейчас так только удобнее: Том обхватывает ее обеими руками, прижимает к себе, покрывает поцелуями плечи, спину, шею, затылок, ладонями поднимается выше и забирается под лифчик, сжимая округлую грудь. Ей точно нравится: затвердевшие соски напрашиваются на ласку, и Том повинуется этой просьбе.
– Чья ты девушка? – шепчет он ей на ухо.
– Твоя, – дрожащим голосом отвечает Кэтрин.
Она откидывает голову назад, подставляя ему шею, и Том обрушивается на нее с поцелуями и укусами. Ее покорность только раззадоривает больше, и руки сами начинают стягивать с узких бедер серые брюки.
Том опускается, раздевая ее догола, и не удерживается от того, чтобы прижаться губами к нежной коже под коленом. В ответ Кэтрин пошатывается и наклоняется вперед, чтобы удержать равновесие.
Правильно. Так и нужно, она должна выучить, как молитву, что в ее жизни больше нет ни одного поклонника. Том готов вспомнить уроки стрельбы – те, далекие, из Манчестера, – и избавить Нью-Йорк от любого, кто посмеет даже попробовать…
– В спальню, – поднимается он. – Я за тобой.
– Том, мы можем подождать…
– В спальню.
В глазах Кэтрин разгорается огонь. Теперь Том умеет распознавать это в ее повадках: ей нравится. Возможно, ей самой так хотелось. Тогда… В голову приходит идея. Ей известен еще не весь арсенал штук, которым научил его Леон.
Он подхватывает с пола ее белую рубашку: сегодня это пригодится. Когда Кэтрин наклоняется за брюками, Том ее останавливает.
– Не сейчас. Иди в спальню.
– Что ты задумал?
– Кейт, – опускается он к ее шее, проходится языком, – ты можешь хоть раз послушаться?
– Да, – прикусывает губу она и разворачивается.
Том достает презервативы из сумки, оглядывается в поисках чего-нибудь вроде веревки, но вспоминает: у нее в шкафу должен был остаться его галстук. Подойдет.
В спальне он обнаруживает Кэтрин, застывшую перед кроватью. Она неловко оглядывается на него, но на губах – игривая улыбка.
– Ты от ревности такой? – спрашивает она.
– Да, – коротко произносит Том. – Кейт, ты мне доверяешь?
В ответ та только кивает, проводя руками по своей тонкой талии – дразнится. Том бросает презервативы на кровать и скручивает рубашку в подобие жгута. В голове снова всплывает голос невидимого Патрика. Бесит, что Том не понимает смысла слов, а еще больше – что Кэтрин от них возбуждается.
В тишине спальни Том подходит ближе, перебрасывает рубашку, держа за два конца, через голову Кэтрин, снова касается губами ее кожи.
– Хочу, чтобы ты все чувствовала, – говорит он и завязывает рубашку у нее на глазах. – Не давит?
– Нет, – выдыхает Кэтрин.
Галстук, который она любезно завязала, находится быстро. Том заводит руки Кэтрин ей за спину и затягивает на запястьях узел. Она беспомощно всхлипывает, но он обнимает ее и прижимается губами к уху.
– Тебе понравится, – обещает он. – Это лучше, чем немецкий.
Том никогда не устанет удивляться тому, насколько она стройная. Руки, плечи, выпирающие косточки: Кэтрин кажется хрупкой, словно фарфоровая куколка. Намного меньше, чем он сам, а он ведь не атлет.
Помогая ей лечь на живот, он подкладывает ей под бедра подушку и разводит колени в стороны. В сердце растет странное новое чувство: сейчас Кэтрин особенно прекрасна. Связанная, раскрытая, она вздрагивает, когда он пробегается пальцами по внутренней
