Мэри Брэддон - До горького конца

Комнаты слуг были, вероятно, недалеко или новая любопытная прислуга была там, где ей не следовало быть, но на зов мистера Вальгрева тотчас же вбежала молодая служанка и, заключив по разбросанным материям, что господа ее поссорились, принялась выделывать обычную кабалистическую формулу, употребляемую при обмороке. Без всякого результата однако: Грация лежала бледная и холодная, как статуя.

— Она подвержена подобным обморокам, — сказал мистер Вальгрев. — Это наследственное. Но все же лучше сходить за доктором. Поскорее, поскорее! Да что же вы стоите?

Служанка вышла и послала кухарку искать доктора. Мистер Вальгрев поднял с большим усилием неподвижную девушку, положил ее на диван, опустился на колени и приложил руку к ее сердцу. Боже, что за страшная тишина! Он наклонился ухом к ее груди, прислушался и с внезапным ужасом бросился к колокольчику, отчаянно позвонил и вернулся к дивану, чтобы еще раз вспрыснуть бледное лицо.

Лицо было хуже чем бледно. Что это за страшная синева выступает на ней?

Не долго пришлось ждать ответа на этот вопрос. Местный доктор вошел в комнату, бесцеремонно отодвинул мистера Вальгрева от пациентки и наклонился над ней.

— Боже! — воскликнул он после самого краткого осмотра. — Болезнь сердца. Она умерла.

Глава XVIII. МИСТЕР ВАЛЬГРЕВ ПЕРЕИМЕНОВАН

В течение всей длинной ночи и долго после того, как сумрачное зимнее утро показалось сквозь затворенное жалюзи, Губерт Вальгрев сидел один в разукрашенной гостиной, окруженный вещами, приготовленными для Грации, и цветами, увядавшими в спертой атмосфере.

Она лежала наверху, в хорошенькой спальне, предназначавшейся для нее, лежала с руками, скрещенными на груди, и с лицом, нисколько не искаженным смертью. Две служанки и старуха, пришедшая помочь им, одели и уложили покойницу и предложили мистеру Вальгреву взглянуть на нее. Он согласился и пошел один к белой постели и долго стоял над ней, как окаменелый, потом опустился на колени и попробовал молиться, но не мог овладеть собою настолько, чтобы придать мыслям и словам какую-нибудь определенную форму. Он наклонился над ее холодными руками и покрыл их страстными поцелуями.

— Мой ангел, голубка моя, вернись ко мне! — воскликнул он. — Я не могу поверить, что ты умерла.

Но страшный холод и непоколебимая неподвижность слишком ясно доказывали печальную истину. Он отвернулся и возвратился в гостиную, где просидел всю ночь, ни разу не переменив позу и все думая о том, что сделал.

Сказав, что он женился бы на ней вопреки всем светским расчетам, если бы мог воскресить ее, мы не передали бы его чувств. Думая теперь о своих поступках с ней, он не понимал, как мог считать что-нибудь слишком большою жертвой для нее.

«Я любил ее, как никогда никого не любил и не буду любить, любил всем сердцем и всей душой. Что же останавливало меня? Потеря состояния, женина состояния! Неужели я такой негодяй, что ради этого способен был убить ее? Но, Боже, разве я ожидал, что убью ее? Я думал, что поступаю с ней честно, я хотел сделать ее счастливою».

Он взглянул на шелковые материи, лежавшие на том месте, куда он отбросил их, когда Грация упала, взглянул на цветы, на ящики с перчатками, на веера, флаконы, и горько засмеялся.

«Меня приучили думать, что женщины только этим и дорожат, а она умерла от нескольких жестоких слов».

Он вспомнил о своих планах, которые казались ему не только благоразумными, но и великодушными относительно Грации. Для нее приготовил он этот нарядный загородный домик, в котором она могла бы жить, не отказывая себе ни в чем. Его профессиональные доходы увеличивались день ото дня, он быстро успевал на своем поприще и мог позволить себе жить на широкую руку.

А его брак с Августой Валлори, от которого он не хотел отказаться? Этот брак был бы не что иное, как официальный союз по расчету, а сердце его осталось бы свободным для Грации.

Но она умерла, и он чувствовал себя хуже, чем убийцей.

На следующий день было следствие, полное невыразимого ужаса для Губерта Вальгрева. Но к этому времени он успел овладеть собой и вел себя чрезвычайно осторожно.

Нанимая дом и слуг, он назвался Вальшем и объявил следователю, что умершая была сестра его Грация Вальш. Горничная слышала, как он накануне, стараясь привести ее в чувство, называл ее Грацией, следовательно скрыть ее имя было невозможно. Она была его единственная сестра, девятнадцати лет, объявил он, и воспитывалась в провинциальном пансионе, из которого он взял ее, чтобы жить с ней вместе.

Дело было, по-видимому, самое обыкновенное, и медицинское исследование показало несомненную причину смерти.

— Болезнь было органическая, — сказал доктор. — Свидание с братом, без сомнения, ускорило смерть, но во всяком случае она не прожила бы долго. Всякое неожиданное потрясение могло убить ее.

— Но условленное свидание сестры с братом не могло быть неожиданным потрясением, — сказал следователь.

— Неожиданного потрясения, может быть, не было, — возразил доктор, — но сильное волнение, лихорадочное ожидание давно желанного события, освобождение от школьной жизни — все это вместе могло иметь такой же роковой исход. Натура была в высшей степени чувствительная. Это видно из некоторых органических признаков.

— Была ли взволнована вчера ваша сестра, мистер Вальш? — спросил следователь.

— Да, она была очень взволнована, и всегда отличалась чрезмерною впечатлительностью.

Служанка подтвердила показание своего господина. Она тоже полагала, что с барышней сделался обморок. Мистер Вальш сказал, что она склонна к обморокам.

Следователь был удовлетворен. Следствие было произведено с необыкновенным вниманием к чувствам мистера Вальша, который был, очевидно, джентльменом. Решено, что молодая особа умерла от болезни сердца.

Менее, чем через неделю спустя после ее побега из Брайервуда, Грация Редмайн было опущена в могилу на церковном кладбище Гетриджа, уединенного и живописного селения в окрестностях Лондона.

Мистер Вальгрев питал отвращение к столичным кладбищам и столичным похоронам. Он выбрал самое тихое место, какое только мог найти в не слишком дальнем расстоянии от Гайгета, место вполне согласовавшееся, как ему казалось, с характером его дорогой покойницы.

Так кончилась его любовная история. Впереди как темная туча осталась возможность последствий этой трагедии, но он сказал себе, что сумеет избежать их. Он думал только о своей утрате и считал ее ужасною.

Деловая часть жизни должна была тем не менее идти своим порядком, и в деле Кардимумов мистер Вальгрев пожал плоды своих долгих трудов. Он говорил прекрасно, и его профессиональная карьера много выиграла от этого дела. В начале декабря Валлори возвратились в Акрополис-Сквер и возобновили свои обеды, на которые мистер Вальгрев обязан был являться.