Галина Романова - Любитель сладких девочек

«Директор» — значилось на одной из дверей, «заведующая складом» — на другой. Третья была приглашающе распахнута, и оттуда слышался чей-то негромкий разговор.

— Добрый день, — поздоровалась Маша с милой блондинистой девушкой, восседающей на высоком стуле за стойкой. — Простите меня, пожалуйста…

— Минутку, — попросила библиотекарша и, прикрыв трубку рукой, пояснила:

— Брат звонит из Мурманска! Мы с ним два года не виделись, так что…

— Хорошо, хорошо, — поспешила успокоить ее Маша, окидывая взглядом помещение, и тут же поинтересовалась:

— А где тут у вас старые газетные подшивки?

— Какой именно год вас интересует? — Девушка приветливо улыбалась, но ноги нетерпеливо подергивались на подставке.

Маша назвала приблизительно, высчитав в уме год смерти Катерины Панкратовой.

— Это средняя полка слева. Вы смотрите те газеты, что с правой стороны, потому что другие у нас недавно подверглись вандализму. Кто-то вырвал целых три номера… Извините… — И она мягко пискнула в трубку:

— Да, мой милый!

Странноватое обращение к брату, даже если и не видеться с ним последние два года. Но это, собственно, не ее дело. У нее есть проблемы поважнее.

Маша прошла за стеллажи и быстро нашла нужную газетную стопку.

Итак, Нинка все же не соврала ей в такой малости: она и в самом деле была в библиотеке и рылась в подшивках, пытаясь натолкнуться на что-то, ее интересующее. Вопрос был в другом: что именно ее интересовало. Машу вот, например, интересовали подробности смерти своей предшественницы. Недоставало всего какой-то пары малюсеньких пунктиков, чтобы все понять, и ей очень верилось, что ответы на свои вопросы она найдет на газетных страницах. И уж тогда…

Что будет тогда, Маша представляла пока с трудом. Просто в ее мозгах прочно укоренилась мысль накопать побольше компромата на Панкратова, чтобы окончательно уверовать в его подлость.

Он мерзкий! Гадкий и гнусный убийца собственных жен, наживающийся на их смерти! По нему не только не стоило скучать, нельзя даже допускать мысли, чтобы он проник в ее сердце! Потому что это грех! Страшный и непростительный. И все его вздохи и ахи — это не что иное, как блажь постельная. И все его восторги в ее адрес — всего лишь гормональный всплеск, не более того. И верить ему нельзя! И уж тем более — любить! Только распоследняя дура может позволить себе подобную прихоть.

«А я дура и есть! — с горечью подумала Маша, отыскав-таки то, что нужно. — Непроходимая и слепая…»

Смерть бедной Катерины была ужасной. Когда прибыли машины «Скорой помощи» и пожарных, она была уже мертва. Ее красивое совершенное тело было превращено в жуткое кровавое месиво, зажатое безжалостно искореженным металлом. Тот, кто осмелился совершить подобное, поистине обладал черной душой и вовсе не имел сердца. Маше как-то не верилось, что Панкратов мог совершить подобное. Любым другим способом, но только не так. Это было равносильно тому, чтобы пропустить женщину, которую безумно любил когда-то, через мясорубку. Но факт оставался фактом г он это сделал. Об этом совершенно недвусмысленно намекала каждая вторая статья, рассказывающая о трагедии.

Холодными пальцами прикрыв горящие веки, Маша попыталась справиться со слезами, которые вдруг ни с того ни с сего прихлынули к глазам.

«Какое тебе-то до всего этого дело, идиотка? — пыталась она уговорить себя. — Это его прошлое, и ему с ним жить! Ты в то время была очень-очень далеко отсюда. И уже сегодня поезд помчит тебя как можно дальше от этих мест и от этих страшных людей. И может случиться так, что ты больше никогда о них не услышишь…»

Чтобы как-то отвлечься и прийти в себя, она выхватила с полки другую газетную подшивку и начала машинально листать, почти не видя того, что листает. Но потом в какой-то поразительно краткий момент вдруг остановилась: что-то только что мелькнуло перед ее неосмысленным взором и заставило передернуться. Интересно, что?

Маша прочла название издания: «Гаражный вестник» — значилось на подшивке. Ну и что? Гаражный так гаражный, хоть дворовый, хоть подъездный. Но руки послушно вернулись к той странице, с которой она начала бездумное перелистывание.

Медленно, внимательно вглядываясь в заголовки и фотографии под ними, она начала обратный отсчет, пытаясь вновь вернуть себе то ощущение, которое испытала мгновение назад. Карданный вал…

Сцепление… Коробки передач… Сплошная техническая галиматья, интересующая только фанатов-автолюбителей. Что могло ей здесь показаться странным или более того — ужасным?

— Я тоже очень скучаю, лапонька моя… — без устали щебетала библиотекарша с «братом», мешая ей сосредоточиться и сконцентрироваться в поиске. Трубка уже наверняка раскалилась докрасна от ванильных соплей девушки, а она и не думала униматься и уже перешла к тому, что «тоже целует его во все места сразу». Это брата-то! Н-да, тут откровенно начало попахивать инцестом…

Маша чуть скосила взгляд в сторону девушки и только-только собралась было с осуждением качнуть головой, когда один из снимков привлек ее внимание, и почти тут же ее обдало могильным холодом.

— О черт! — только и выдохнула она, тут же забыв и о библиотекарше, и о ее испорченном «брате», и даже о том, зачем она вообще притащилась сюда, на самую дальнюю окраину столицы. И тут же, в точности копируя варварские методы своей бывшей напарницы, Маша с оглушительным, как ей показалось, треском выдрала страницу из подшивки, свернула ее вчетверо, сунула в карман джинсовой курточки и, подхватив свою сумку, ринулась прочь из библиотеки.

Спрашивать у продолжающей щебетать девушки о том, в какой стороне здесь станция метро, она не стала. Она никуда не едет!

Все не так! Все совсем, совсем не так, как ей представлялось изначально. Как именно — она еще не знала, потому что все моментально перепуталось в ее голове. Но узнать об этом она собиралась непременно. И потому с отъездом придется повременить.

Маша обессилено опустилась на скамейку в липовой аллее, поставила рядом с собой сумку, которая уже изрядно оттянула ей руки, и надолго задумалась.

Мимо нее шли какие-то люди. Катили коляски выпорхнувшие на майский солнцепек мамаши. Их малыши верещали, радуясь теплу и солнцу. Но Маша ничего этого не замечала. Все ее мысли сейчас были сосредоточены на одном: как суметь и успеть во всем разобраться, чтобы никто более не пострадал и чтобы не было больше бессмысленных жертв. И чтобы, черт бы все побрал, у нее получилось все именно так, как ей того хочется. Да, ей будет очень тяжело, и она об этом знала. Ей мало кто поверит, об этом она знала тоже, но она, вопреки всему, сделает все, что задумала. И, может быть, тогда, господи, ты сжалишься над ней и подаришь, наконец, долгожданный и выстраданный покой…