Денис Воронин - Кровь как лимонад

На лице отца отпечаталось невыразимое страдание. Он отступил на шаг.

— Забери деньги, — попросила его Настя. — Я бы их взяла, когда тебя о них просила, а сейчас мне они не нужны.

— Мне тоже. Они твои. Хочешь — отдай на благотворительность.

Настя, которая до этого выглядела спокойной, словно такие сцены происходили не раз, вдруг разозлилась. Ее ноздри задрожали, губы искривила язвительная усмешка. Глаза сверкали как искры от костра.

— Пафос у нас как в Шекспире. И ничего не делаем. Мои деньги? — Настя сделала шаг в сторону, к еще дымящемуся мангалу и кинула разноцветные бумажки, которые держала в руке, на угли. — Иногда веселее импровизировать.

Разлетевшиеся по мангалу стоевровые купюры легли вниз, их накрыло тремя сиреневыми банкнотами достоинством в пятьсот евро каждая.

Филипп Юрьевич сделал еще шаг назад, наткнувшись спиной на водителя.

— Колоритная девушка, — пробормотал Антон, поддерживая босса за локоть.

Жека смотрел, как сильней задымились тлеющие угли, по углам мангала начавшие уже покрываться белым пеплом. Дунул ветер, и одна из купюр отлетела в сторону. Вдруг появилось маленькое синее пламя, зацепилось за головешку и через секунду лизнуло крайние сто евро. Огонь побежал по краю зеленой бумажки, она почернела посередине и вспыхнула. Пламя перекинулось на остальные деньги. Длинный язычок огня лизнул сиреневую банкноту, огонь прицепился и охватил сразу несколько бумажек. Антон и Жека стояли как вкопанные и смотрели, как сгорают изображения вантового моста на пятисотевровых купюрах и моста в стиле барокко — на стоевровых. Жеке неожиданно захотелось подойти к мангалу и опустить руки к пламени, чтобы прогнать охвативший его озноб. Отец Насти обратился в один неподвижный взгляд, который не мог оторваться от девушки. На его лице блуждала счастливая улыбка.

— Вот это так по-нашему! — поминутно повторял он. — Я всегда думал, что от матери у тебя только эта фамилия! Хочешь — не хочешь, а ты моя дочь!

Банкноты сгорели наполовину, когда он повернулся к Антону и сказал:

— Пойдем, хватит глазеть.

Глаза водителя были прикованы к догорающим деньгам как металл к магниту. Он с трудом оторвал взгляд от мангала, покачал головой и сипло сказал:

— С ума сойти… Шашлыки-то хоть удались?..

И пошел впереди Филиппа Юрьевича, который обернулся к Насте и произнес:

— В понедельник с утра надо будет ехать обсуждать новый договор. Будь готова.

Настя впилась в него огненным как сгорающие деньги взглядом и ничего не ответила. В сумерках Жека видел, что на ее лице проступил румянец. Настя выглядела, как будто у нее была температура. Когда ее отец с водителем исчезли в деревьях, Жека обнял девушку сзади за плечи. Она прислонилась к нему с убитым видом.

— Налей виски, пожалуйста, — попросила она.

— Я тоже любил прикуривать от зажженной сторублевки, — сказал Жека, — поэтому и бросил курить.

Они захохотали как сумасшедшие — громко и безудержно. Жека почувствовал, что смех дается девушке через силу, и что ей больше подошли бы сейчас слезы.

— Глупо это все выглядело, да?

— На зиму в Европе тебе этого бы хватило. Зато ты была похожа на королеву, — ответил Жека.

— Была такой же старой и страшной как английская Елизавета? — спросила Настя.

Она в два глотка выпила «джеймсон» и произнесла:

— Поехали отсюда.

— Поехали, только куда? Ко мне? К тебе?

— Поехали лучше куда-нибудь, где люди и музыка, потанцуем. В «Мод», что ли.

— Точно, замиксуем Федора Михалыча с «Kasabian» и «Razorlight». Если не танцевать, так и жить-то незачем.

В быстро темнеющем небе над ними с гулом пролетел еще один самолет.

С «Kasabian» и «Razorlight» получилась не сразу. В концертном зале «Mod Club» молодые музыканты играли необязательные кавер-версии английских рокеров. Жека с Настей пропустили по «егермайстеру», послушали четыре песни и, заскучав, ушли в бар, где взяли еще по одной порции баварского биттера. Между П-образно расположенной стойкой и кирпичной стеной с постерами, рекламирующими будущие вечеринки, стоял пульт, на котором ди-джей в футболке с надписью «ABCDEFUCK» играл с компакт-дисков party-rock. Было еще рано, народ только собирался. Разогреваясь, все сидели за столиками и у барной стойки. В одном из углов бара тусовалось четверо или пятеро аккуратных геев в коротеньких узеньких брючках.

По третьей рюмке «егермайстера» они взяли за стойкой на террасе на крыше клуба. Сели на потертый кожаный диван в одном из углов, разглядывали силуэты вымирающих на ночь домов-уродов вокруг, наблюдали за посетителями и слушали льющийся из колонок сонный «Hammock». За то время, когда они уехали с Пулковских высот, они обменялись буквально десятком фраз. Настя выглядела такой, какой она была в день их знакомства — морозной и неразговорчивой. Стоило ему подумать об этом, как девушка махнула в себя рюмку и прижалась спиной к его плечу.

— Холодно? — осторожно приобнял ее Жека.

— Есть немного. Нос так, вообще, замерз.

— Попляшем? Согреемся…

— Подожди. Я хочу рассказать тебе… — она повернула голову и посмотрела на него. — Если тебе интересно. Про эту «стигмату», — показала она раскрытую ладонь, а потом вложила ее в руку Жеки.

Он пальцами потрогал шрам.

— Интересно.

Она помолчала, собираясь с мыслями.

— Мама у меня умерла, когда мне было десять лет, мы жили с отцом. После ее смерти он с головой ушел в строительный бизнес, организовал фирму. Может, для того, чтобы не хватало времени на женщин. Очень любил маму. Я стала редко его видеть, но особо от этого не страдала, так как у самой было мало времени — помимо школы я ходила в кружок, велосекцию и в музыкалку.

— На чем играла?

— На скрипочке пиликала гаммы как тот пионер из «Покровских ворот». В общем, мне было все равно, что редко вижу отца, но ближе от этого мы, разумеется, не становились. «Ode to My Family» «Cranberries» — не про нашу семью. Когда я после школы поступила в институт, то переехала к подруге. Отцу объяснила, что хочу пожить самостоятельно. Он пожал плечами, сказал: «Твое дело». Помогал деньгами, предлагал купить мне квартиру — дела со стройкой у него пошли хорошо. Я отказывалась, может быть — из упрямства, может — из чувства вины, что на третьем курсе я поменяла фамилию на мамину. Стала Анастасией Соломон, а отцу об этом не сказала. После учебы он предложил мне место в бухгалтерии своей фирмы, я опять отказалась. Пошла на работу к его конкурентам. Он очень удивлялся, как это они меня взяли — не побоялись, что я засланный казачок. А потом всплыла поменянная фамилия. Работодатель уволил в тот же день, когда все узнал, отец обиделся на меня и прекратил со мной общаться. На рынке труда был кризис, а у меня ни опыта толком, ни связей, так что на тот момент я смогла найти работу в только бухгалтерии Музея Арктики и Антарктики…