Алисса Джонсон - Вкус греха

Ее слова ранили сильнее, чем он ожидал или смог бы признать, но по привычке Вит сказал в ответ:

— Отсутствие гостеприимства никогда не останавливало тебя. Считай это моей местью.

Вит пожалел о сказанном и поспешил извиниться, но Мирабелла уже ушла, не проронив ни слова.

17

По дороге в дом дяди Мирабелла размышляла об унижении и его оттенках: неловкости, отчаянии, стыде… И поняла, что ей, видимо, суждено испытать их все в течение одного месяца. Сначала она упала с холма, потом тринадцатилетний мальчишка изводил ее своими выходками, затем она расплакалась перед Витом, и вот теперь, что самое худшее, Вит собрался к барону в гости.

Уж лучше десяток раз упасть с холма и при этом подвергнуться нападкам целого племени малолетних чудовищ, чем допустить, чтобы кто-либо из Коулов увидел, как живет дядя… и на что похожа ее жизнь в его доме.

Местные кумушки не уставали перебирать косточки барону-затворнику, судачили о вспыльчивом нраве и любви к спиртному, но знать терпела его чудачества, которые вследствие замкнутого образа жизни не всегда становились общественным достоянием. Его репутация — а значит, и ее — оставалась незапятнанной, более или менее.

Что скажет Вит, когда узнает, что ее единственный родственник — беспринципный мерзавец? Не мошенник, заметьте. С этим досадным недоразумением она разберется. Но вот остальные грехи дяди, к сожалению, нельзя отрицать.

Мирабелла припомнила случай, когда он заплатил нескольким проституткам, чтобы те приехали к нему из Лондона. А также тот памятный вечер, когда мистер Латимер в шутку предложил за нее барону двадцать фунтов. Мистер Хартзингер — попечитель Сент-Бриджита, приюта для душевнобольных, — уже не в шутку поднял цену до тридцати.

Для многих этого было более чем достаточно, чтобы заклеймить ее позором.

Если Вит узнает… От одной лишь мысли об этом у нее сжалось сердце.

Он так много сделал, чтоб вернуть семье благосклонность светского общества, но упоминание его честного имени рядом с именем такого человека, как ее дядя, или падшей женщины пустит весь его труд насмарку. Вдруг Вит и его родные отвернутся от нее?

Несправедливо судить о человеке по поступкам его родственников, но так уж заведено в свете. Кому, если не Виту, знать об этом. Его же собственная родня втоптала славное имя Коулов в грязь.

И вот теперь он увидит. Узнает. Осудит.

И ничего тут не поделаешь.

Ночью Мирабелла не сомкнула глаз: все пыталась найти выход из положения, но не придумала ничего лучше, чем сбежать с цыганами или подговорить их похитить Вита. Единственное, что она могла сделать, — приехать раньше и навести хоть какой-то порядок в доме. Если ей повезет, Виту будет не до беспорядка, царящего в старом особняке. Если ей очень повезет, присутствие Вита заставит дядю и его гостей вести себя всего-навсего беспардонно, а не возмутительно.

Мысль о том, что в них осталась хоть капля порядочности, казалась почти смехотворной. Почти.

Мирабелла знала, что после событий последующих нескольких дней ее гордость еще нескоро оправится. Ей оставалось лишь принять это или, на худой конец, научиться, как жить с этим.

До тех пор, пока ее не выгонят из Хэлдона.

Она прижала ладонь к дрожащим губам и представила, что случалось не раз, как было бы хорошо, если бы мама и папа выбрали ей в опекуны Коулов.

Мирабелле было семь, когда эпидемия гриппа забрала у нее родителей. При жизни их не слишком волновала судьба единственной дочери. Мирабелла воспитывалась в лучших традициях высшего света — многочисленными няньками и гувернантками.

После смерти безразличие обернулось жестокостью. Родители поручили опеку над ней дяде, которого едва знали. Но он был бароном, и, наверное, мама и папа сочли, что титула вполне достаточно.

Когда Мирабелла стала жить у дяди, ее в первый же день сослали в комнатушку на задворках дома, приставили равнодушную гувернантку, и на этом забота барона и его прислуги закончилась.

Так продолжалось два месяца, пока девочка не набралась смелости, сама разыскала дядю и потребовала комнату с нормальным камином, регулярное питание и, если она не слишком многого просит, перину, из которой пух не торчит наружу. Она все-таки дочь джентльмена и не чужой барону человек.

В ответ дядя влепил ей пощечину. Мирабеллу это так потрясло, что на какое-то время она утратила способность говорить и двигаться. На миг ей показалось, что голова странным образом отделилась от тела, и она подумала, что остаток жизни ей придется провести на полу дядиного кабинета. Но барон быстро развеял эти мысли. Он подошел к ней, схватил за руку и выволок за дверь. Только тогда Мирабелла опомнилась и принялась бежать со всех ног: по коридору, на крыльцо и через леса к востоку от поместья.

Мирабелла бежала, пока не выбилась из сил. Пока ей не показалось, что легкие и сердце вот-вот разорвутся внутри. Пока не оступилась и не скатилась кубарем с холма прямо в руки милой леди в белом накрахмаленном, пахнущем мятой платье, которая крепко обняла ее, стала утешать и утирать мокрое от слез личико.

Когда рыдания стихли, женщина спросила Мирабеллу, не поранилась ли она, и пожурила за то, что она скачет, как дикая козочка, по лесам и холмам. Из-за этого у нее, глупышки, теперь будет синяк под глазом.

Незнакомку звали миссис Бринкли. Она была гувернанткой юной леди Кейт — маленькой белокурой девчушки, которая подошла к Мирабелле и, смущаясь, протянула ей недоеденную сладкую булочку, зажатую в ладошке. Она с благодарностью приняла угощение, а вместе с ним — приглашение дружить, понятное без слов.

Так состоялось первое знакомство Мирабеллы с Коулами. Неожиданный поворот судьбы, который изменил всю ее жизнь.

Их поместье — Хэлдон — и дом дяди разделяло меньше двух миль. Узнав, что сосед стал опекуном осиротевшего ребенка, леди Тарстон пришла в негодование: разве может пьяница воспитывать маленькую девочку? Она сразу же позаботилась о том, чтобы Мирабелла могла приходить в Хэлдон-холл в любое время. Когда Мирабелла гостила в Хэлдоне, ее хорошо кормили, одевали и учили. Графиня даже настояла, чтобы Мирабелла сопровождала Коулов на всех светских мероприятиях.

Мирабелла практически выросла в Хэлдоне, и для нее это поместье и его обитатели словно сошли со страниц книги.

И если Хэлдон был сияющим замком, обителью рыцарей и прекрасных дам, то дом дяди — логовом людоеда.

«Таким он и остался», — уныло подумала она, когда каменное здание показалось за поворотом. Особняк был настолько мрачным и неприветливым, насколько Хэлдон — лучистым и гостеприимным. Издали могло показаться, что старинный дом говорит о достатке его владельцев, хотя и небольшом: парадный въезд с колоннами, окна, расположенные в два ряда, множество дымоходов, — но стоило подойти ближе, и перед глазами открывалась истинная картина. Усадьба была темной, сырой и ветхой. Колонны покосились, оконные рамы потрескались, дымоходы постепенно разваливались.