Наталия Орбенина - Ледяная дева

Через минут пять дверь распахнулась:

— Пожалуйте, сударь!

В сумеречной прихожей пальто и шапку у гостя приняла пожилая женщина с румяным лицом и внимательным бойким взглядом. Она проводила Рандлевского в гостиную, куда тотчас же вышла Софья.

— Сударыня, — учтиво поклонился гость, — я Рандлевский Леонтий Михайлович, режиссер «Белой ротонды». Вы, быть может, помните меня еще по тем временам, когда вы гостили в доме Толкушиных. Правда, мы мало с вами были знакомы, почти незнакомы. Но теперь, когда вы, — он замялся, — э… когда ваша жизнь тесно переплелась с жизнью моего давнего друга Феликса, я думаю, что мы будем знать друг друга ближе. Ведь он, наверняка, много рассказывал вам обо мне, не так ли?

Софья кивнула и предложила гостю присесть. Позвала Матрену и распорядилась насчет чаю. При этом с ее лица не сходило настороженное выражение.

— Феликс Романович уехал не так давно и будет нескоро. Изволите подождать?

— Если вы не выставите меня на мороз, я с удовольствием и чаю попью, и не откажусь от обеда! — засмеялся Рандлевский, но это был скорее вымученный смех. Его глаза оставались серьезными.

— Матрена! Скажи Филиппу Филипповичу, чтобы нес вещи господина Рандлевского в комнату для гостей. — Софья правильно поняла намерение Рандлевского погостить у них нежданно-негаданно.

— У вас недовольное лицо, — усмехнулся Леонтий, — оно и понятно. Незваный гость хуже татарина. Впрочем, — он отхлебнул горячего чаю, — впрочем, быть может, именно вам-то я и нужен особенным образом. Да, да! — Рандлевский вдруг странно возбудился и отставил чашку. — Очень хорошо, что Феликса именно сейчас нет, я могу с вами говорить откровенно!

— Со мной? — Софья выглядела неприятно удивленной. О чем можно говорить с мало знакомым человеком?

— Вы получили мое письмо? — выпалил Рандлевский. — По вашему лицу я вижу, что получили.

Лицо Софьи действительно мгновенно изменилось, побелело и напряглось.

— Значит, это вы писали? Но зачем? — Она не находила слов от возмущения, полагая, что за этим кроется некий злой вымысел.

— Затем, чтобы спасти своего друга, — последовал резкий ответ.

— Но я не понимаю… — растерялась Софья, ведь в письме шла речь о необходимости спасаться именно ей!

— Разумеется, вы не понимаете! Я попытаюсь объяснить вам, но не перебивайте меня и не донимайте недоверием! Все, о чем я вам поведаю, вымучено и выстрадано мной с такой силой, о которой вы и не подозреваете! — Рандлевский вскочил в волнении и подошел к окну. — Я знаю Феликса почти всю свою жизнь. Знаю и люблю, — начал он глухим голосом. — Люблю и боготворю. Впрочем, не вам мне объяснять. Вы и без меня понимаете, что это необычный человек, гений! Я с юности уже знал, что его ждет великая судьба, но тогда же я начал и подозревать, что с моим другом не все в порядке.

— Что вы имеете в виду?

— Не перебивайте! Я никому никогда этого не рассказывал! Я даже себе этого не говорил никогда! И все из боязни погубить Феликса! Подумайте-ка сами, если вы вдруг странным образом умрете, это вызовет подозрение, потому как одна русская жена уже покончила с собой. А потом выяснится, что были и еще две немецкие жены. И тоже умерли молодыми! У столь молодого человека четыре, четыре внезапно умерших жены! Разве это не вызовет подозрение полиции. Разве его не арестуют?

— Но ведь я жива! — не выдержала Софья. — Отчего вы говорите обо мне как о покойнице! Это немыслимо!

— Потому что ваша смерть неизбежна! Он убьет вас, убьет непременно! Я удивляюсь, что этого еще не произошло! Потому я спешил, потому я вам писал, я приехал сюда, чтобы вы немедленно, слышите, немедленно покинули Феликса! — Рандлевский развернулся к собеседнице, его глаза горели лихорадочным огнем.

— Да вы сумасшедший! — вдруг догадалась Софья и хотела рассмеяться.

— Как верно вы угадали! Только не я, а он! Он болен! Его гениальный талант, его поразительное воображение, его напряженный внутренний мир совершенно сбили его с толку. Он живет в мире своих образов и настолько сильно ими проникается, что начинает отождествлять себя с происходящим на страницах его книг. Вот именно так он возомнил себя Синей Бородой!

— Господи, помилуй!

— Вот-вот! Я вижу, что вы знаете, о чем идет речь!

— Но… но какие доказательства?

— Доказательства чего? Того, что именно он убил своих жен? Прямых нет, но я знаю это наверняка. Разве вы не замечали у него иногда что-то непонятное во взгляде, чего вы никогда не видели или не можете понять? Разве не происходило неких непонятных необъяснимых мелочей, которые тоже как-то неприятно крутятся в голове, но не находят ответа? Опять же вижу по вашему лицу, что я попал в точку. Но вы скажете мне, что все это притянуто за уши. Возможно, только эти женщины умерли, и умерли они по его сценарию! Вы хорошо знаете его творчество и согласитесь со мной, что три вещи из цикла его сказочных новелл совершенно гениальные. Сказка о корове, сказка о русалке и о женщине-птице. И почему? Да потому, что он написал это не просто как образ, а как яркое действие. Аллегория смерти близкого человека! Поэтому все эти вещи невозможно читать. Волосы встают дыбом от ужаса и красоты! И именно красоты! Его привлекает красочность, сказочность смерти! Я уверен, что если, не дай бог, вы не убережетесь, то следующее его произведение будет просто гениальным, затмит все предыдущие!

— Нет, нет, не верю! Это злой рок, это мистическое предзнаменование! — прошептала потрясенная Софья.

— Полно! Вы сами-то не верите! Какой злой рок? Помилуйте! Это я, я придумал однажды и внушил ему для его же самообмана и утешения! Я! — И Рандлевский хлопнул себя в грудь. — Для того чтобы он мог жить дальше и не изводить себя мучительным бичеванием в период просветления.

— Не верю! — простонала Софья и закрыла лицо руками. — Вы лжете. Но не могу понять, с какой целью!

— Глупая, легкомысленная женщина! — зарычал Рандлевский, раздраженный ее непониманием. — Своим неверием вы погубите его! Уезжайте, уезжайте отсюда немедленно! Тем самым вы остановите его! Он не сможет снова стать Синей Бородой!

— Но почему же тогда он не сделал этого до сих пор?

— Понятия не имею! Я не знаю, что он теперь пишет, как рождается сюжет! Какие образы приходят ему в голову! Не сомневайтесь! У вас нет времени на сомнения, с каждой минутой приближается смерть!

— Кто там приближается? — раздался знакомый громкий голос. — Это я приближаюсь!

И в гостиную стремительным шагом вошел Нелидов.

Глава 27

Разгоряченный морозом и быстрыми движениями, Нелидов ворвался в комнату, неся с собой зимнюю свежесть. Его лицо пылало румянцем, он энергично тер замерзшие руки.