Анна Малышева - Западня

— Сегодня у нас большой спектакль, аудитория будет двухтысячная — продолжала заливаться Ирина. — Играем в гуманитарном лицее, в честь окончания учебного года. Публика придет не такая дикая, как у нас водится, так что шуметь не будут, сможете получить наслаждение от пьесы… Что? Не можете? В самом деле не можете или просто не хотите?

Она заманчиво пообещала, что после спектакля будет большой фуршет. Угощение устраивает директриса этого лицея — ее лучшая институтская подруга. Все будет весело, легко, по-студенчески Приглашенные расположатся прямо на сцене, когда зрители покинут зал. Так что пусть его не пугает, что дело будет происходить в школе. Никакой казенщины они не допустят! И конечно, он, Михаил, приглашен в качестве почетного гостя.

— Я постараюсь прийти, — нетерпеливо перебил ее Михаил. — Сделаю все возможное. Только скажите время и адрес. Кстати… Милена там будет?

— Конечно. — В ее голосе послышалась улыбка. — Все-таки вы благородный человек. Позаботились о девочке. Она ведь вам даже не родственница? Ну, я буду ждать!

Пропуск оставлю у охраны!

Михаил повесил трубку и решил, что умнее всего будет снова уснуть. Иначе весь день пропал — голова была мутная, ясный солнечный день за окном вызывал только раздражение.

Вчера он вернулся поздно — был у друга на даче, тот демонстрировал гостям недавно выстроенный дом. Демонстрация дома плавно перетекла в застолье. Потом подоспел шашлык. Потом все, кто был за рулем, решили расслабиться и остаться на даче ночевать, и взяли такой реванш, что не осталось ни одного трезвого. Когда до Михаила дошло, что в Москву его никто не повезет, он тоже с горя выпил больше, чем обычно себе позволял. Его злодейски искусали комары, исцарапала беременная и поэтому нервная хозяйская кошка. А он всего-навсего хотел ее погладить! Ему страшно хотелось домой. Он вообще не любил ночевать в гостях, ему все казалось не таким, как надо, — и подушка, и кровать, и какие-то шорохи в темноте… И как правило — ни бритвы, ни зубной щетки при себе не оказывалось.

Пользоваться чужими было противно.

И потому уже часа в четыре утра Михаил отыскал самого трезвого из приятелей и убедил его вернуться в Москву.

— А чтобы тебе не будить семейство — поедем ко мне, — разворачивал он замечательный план. — Я тебе выделю отдельную комнату, выспишься, как человек. Тут ведь даже мебели нет — одна стружка! А утром они купят в поселке водки и опять загудят! Сам подумай, Шурик, тебе ведь на работу!

Приятель поддался уговорам, и они уехали, ни с кем не попрощавшись. Иначе бы их просто не отпустили. Теперь Шурик спал в соседней комнате. Михаил с завистью слушал его оптимистический, густой храп. Разбудишь такого! Такой сам кого хочешь разбудит!

Вскоре Михаил понял, что уснуть уже не удастся. День вступил в свои права, он раздражал слух, зрение, нервы. По улице один за другим прогромыхали два тяжелых грузовика. Явно ехали на Измайловскую ярмарку. Потом под самыми окнами заорали мальчишки, послышались частые удары мяча, долго и хрипло лаяла собака. Михаил чертыхнулся и решил вставать. Принял душ, сварил себе кофе, включил компьютер и, до того как приятель проснулся, успел немного поработать. Потом они вместе позавтракали на его знаменитом балконе, устроившись вокруг перевернутого деревянного ящика. Обычно в конце мая весь балкон был уставлен горшками и лотками с рассадой, но теперь он был пуст.

Цветами обычно занимались жена и дочь. В этом году — на каком-то другом балконе, наверное.

Последнее Время Михаил избегал встречаться с друзьями. Он боялся, что начнут говорить о его жене и дочери. Первое время отбою не было от советчиков. Все предлагали универсальные способы образумить Любу. Ссылались на личный опыт или на опыт каких-то несуществующих знакомых.

Всю эту чепуху нужно было выслушивать и делать над собой страшные усилия, чтобы сохранить равнодушный, «мужественный» вид. Он тогда завидовал женщинам. Когда их бросает муж, они кидаются к мамам, подружкам, плачут, справедливо обвиняют негодяя, а также несправедливо клевещут на него, требуют утешений и, как правило, получают их. Им становится легче. А что делать ему? Плакать как-то неловко, да и не плачется. Рассказывать, как его обидели? К чему? И так все знают. И он делал вид, что на развод ему наплевать, что он чуть ли не сам был его инициатором.

Шурик проявил относительную деликатность. Только под конец трапезы, приканчивая яичницу, он бегло спросил:

— С дочкой видишься?

— Виделся как-то раз, — туманно ответил Михаил.

И, в общем, это соответствовало действительности. Конечно, он не стал рассказывать, что после того столкновения с Дашкой в лицее ему позвонила Люба. От ее металлического голоса до сих пор звенело в ушах. А может, не от голоса, а от ледяных, официальных фраз. Она выдала их одну за другой, как будто диктовала срочную деловую телеграмму. А может, даже записала их заранее на бумажку, чтобы не сбиться. Он знал — жена иногда так делала, если телефонный разговор был особенно важным. Люба сказала, что это верх непорядочности — подстерегать ребенка в школе. И она теперь очень жалеет, что сказала Михаилу, куда переводит Дашу. И что, если такая сцена повторится — Даша на следующий год пойдет в другое учебное заведение. Конечно, это неудобно для девочки, но раз Михаил совсем о ней не думает, ему должно быть все равно! А в заключение она добавила, что Михаил ничего таким путем не добьется. Ребенок целиком на ее стороне.

Даша ее поняла и одобрила.

Когда Люба положила трубку, у него возникло ощущение, что ему звонил какой-то робот. Он пытался перебить жену, но та будто не слышала — шпарила по рельсам, ничего не замечая на своем пути. Произошло то же самое, как и в тот раз, когда Люба объявила, что уходит.

Ее не волновала реакция мужа. Ей было важно все сказать и не дать себя остановить. Она как будто очень боялась этой остановки. «Может, потому, что сама ни в чем не уверена», — думал Михаил, кладя трубку. Во рту появилась странная сухая горечь. Вкус обиды. «Она будто боится, что я ее уговорю. Она не знает, что творит. И я уверен — чувствует, что не права. Иначе — почему она боится меня слушать? Зачем оскорбляет?»

Конечно, этого он не мог рассказать жизнерадостному, суетливому Шурику. Тот ничего бы не понял. Он продолжал интересоваться деталями:

— А, так начали встречаться? Ну и как Даша к тебе относится? Моя-то от первого брака знать меня не желает. И почему, интересно? Алименты я платил, подарки делал, ее матушка замуж опять выскочила и вроде на меня не злится…Я уж и так к ней подходил, и этак… Потом плюнул. — Шурик взялся за кофе и с цыганской беспечностью добавил:

— Легче других нарожать.