Эдуард Володарский - Террористка Иванова

— Здравствуй… — Клава чуть покосилась в ее сторону и тут же вскочила. — Ой, Поля, это ты? Господи, сказали же, что в тюрьме сидишь.

— Выпустили под подписку. До суда.

— Ой, как же это? За что? — вытаращила глаза Клава.

— А ты что, газет не читала? Почти везде писали, — усмехнулась Полина. — Хозяин у себя?

— Только что приехал…

Полина обогнула стойку, остановилась в начале коридора, постучала в дверь и тут же, не дожидаясь ответа, вошла. Хозяин, статный мужчина лет тридцати, в белой рубашке, увидев ее, отложил мобильный телефон и недобрыми глазами уставился на нее.

— Здравствуйте, Юрий Николаевич. Меня выпустили под подписку о невыезде, так что я могу приступить к работе, — сказала Полина.

— Нет, не можешь ты приступить к работе, Полина Ивановна.

— Почему?

— Потому что ты уволена, разве не ясно? У меня двенадцать человек с судимостями работают. Но — с нормальными судимостями. А вот террористок мне совсем не надо. Это для меня уже перебор… — Юрий Николаевич прикурил, со злостью бросил на стол зажигалку. — Все, Полина Ивановна, разговор закончен. Не надо меня уговаривать, на жалость давить — я решений своих не меняю.

— Да провались ты… козел! — Полина вышла и с силой грохнула дверью.

Тулегенов и Тимонин бродили по рынку, останавливались у разных павильонов. Вот они набрели на большой киоск, где продавались пиротехнические средства — петарды, фейерверки, ракеты. Здесь все пестрело разноцветными обертками из фольги, картона и пластика. Опера брали «игрушки», внимательно рассматривали — на всех стояло клеймо: «Мэйд ин Чайна».

— Что-нибудь посоветовать? — спросил продавец, парень лет двадцати пяти, в джинсах и красном свитере. — Поступили новые петарды — сила взрыва в два раза мощнее и в небе расцветают китайскими зонтиками, — он протянул Тулегенову толстую цветную трубу. — Хорошо смотрится на пленэре. На берегу реки или, например, если запустить в горах, над обрывом. Потрясающее зрелище…

Тулегенов взял трубу, повертел ее в руках, спросил:

— Тоже китайское производство?

— Так у нас весь товар оттуда, — развел руками продавец.

— И документы есть? — спросил Тимонин.

Ответить продавец не успел, потому что лейтенант сунул ему под нос раскрытое удостоверение.

— Ну-ка, покажи накладные на весь товар. Что глазенки вытаращил? Давай по-быстрому.

Парень с растерянным видом ушел в закуток в глубине ларька, скоро вышел оттуда с кипой накладных, испещренных синими печатями, положил на прилавок.

— Таможенные документы у хозяина спрашивайте.

— Спросим, дорогой, спросим, — ответил Тимонин, забирая бумаги.

Они не видели, что в отдалении, у ларька, торговавшего видеодисками, стоял Валерий Чистов в надвинутой на глаза бейсболке. Он делал вид, что рассматривает обложки, исподволь наблюдая за Тулегеновым и Тимониным.

Полина сидела на лавочке у могилы мужа и курила, задумчиво смотря на его лицо, улыбающееся с фотографий. И тихо говорила:

— Прости меня, Саша. Я не жалею о том, что сделала, хотя теперь понимаю, как была не права. Мне не страшно того, что будет со мной дальше — ну, тюрьма, и черт с ней, с тюрьмой. Мне страшно за Витьку. На Ивана Витальевича надежда плохая. Витька его не любит и жить с ним не хочет… Ты прав, конечно, раньше надо было об этом думать, но правду говорят — бабий ум короткий. Я вот думала, этот Пилюгин — мент поганый без чести и совести, а он оказался очень даже хорошим человеком… В общем, куда ни кинь — кругом я одна виновата, Сашенька. Если б ты знал, как мне трудно и одиноко без тебя… теперь вот и работы нету, и жить совсем не на что…

Полина докурила сигарету и поднялась. Поправила четыре гвоздики, лежавшие под фотографией, и медленно побрела по аллейке мимо бесчисленных могил.

День клонился к вечеру, когда она пришла домой, неся в руках два пластиковых пакета с продуктами. Она уже направлялась к подъезду, когда услышала за спиной тихий угрожающий рык. Полина обернулась и увидела Муравьева с собакой. И женщина застыла, словно загипнотизированная, не в силах двинуться с места.

— Добрый вечер, — улыбнувшись, поздоровался Муравьев, замедляя шаг. — Вас что, выпустили из тюрьмы? Наверное, под подписку?

Полина молча смотрела на него.

— Дошла демократия до ручки, — пробормотал Муравьев, проходя мимо. — Террористов под подписку выпускают… дела-а-а…

— Зря без охранника ходишь, урод, — громко вслед проговорила Полина. — Неровен час, подстрелит кто-нибудь.

Муравьев обернулся:

— Вы что, угрожаете мне? Я думал, судьба вашего мужа будет вам уроком, но, видно, таких только тюрьма исправит. Кстати, у вас там будет много охранников! Как у ВИП-персоны! — и Муравьев рассмеялся, а собака вновь угрожающе зарычала.

Полина не ответила, быстро пошла к подъезду. Витьки дома не было, и она стала готовить ужин, но вдруг бросила недочищенную картофелину в раковину и взяла трубку телефона.

— Здравствуйте, это Полина. Витька у вас? Нету? Ну, ладно. Почему вам звоню? А кому мне еще звонить? Так это вас надо спросить, почему он сбежал. Значит, такой у него дедушка, если внук у него больше двух дней пробыть не может, — она помолчала, слушая крики в трубке, потом сказала: — А вот эти оскорбления чести вам не делают. Интеллигентный человек, откуда слова-то такие знаете? Сколько я помню, у вас всегда болит сердце. Со дня свадьбы, когда мы с Сашей поженились… Ах, сердце, ах, давление! Да вас из пушки не убьешь, папа! Вы еще на моей могиле валидол принимать будете!

Полина в сердцах бросила трубку, подумала, медленно набрала другой номер:

— Алло, простите, это квартира Пилюгина? Можно Михаила Геннадьевича? Нет дома? Простите, а с кем я говорю? Ах, дочка Галя, — Полина улыбнулась. — Галя, скажи, пожалуйста, Витьки моего у вас нету? Да, опять разыскиваю — такой у меня сын непослушный. Дайте ему трубочку, пожалуйста. Не хочет брать? Он в своем уме? Скажите ему, мне придется за ним приехать. Не надо, говорит? Сам приедет? Ну, так пусть берет ноги в руки и быстро скачет, не то я ему уши оборву! — Полина вернулась к раковине, стала с ожесточением чистить картошку, порезалась и вдруг заплакала, закрыв лицо руками.

— Саша… Сашенька… — всхлипывала Полина. — Что мне делать? Что мне делать?

В небольшой комнате царил страшный беспорядок — повсюду разбросаны простынки, памперсы, бутылочки с питательными смесями, пластмассовые погремушки. А в центре комнаты стояла коляска, в которой спал малыш Миша — изо рта торчала соска. Возле коляски стояли Галка и Витька, и вид у обоих был измученный.