Василёк - Любовь Белякова
Кристина проснулась в одиннадцать. Резко сев, она опустила голову.
– Я тут! – мягко сказал Феликс, готовя кофе на кухне. – С добрым утром!
Девушка насторожилась, потом повернула голову.
– С добрым утром!
В тишине прошло минут пять. А потом шатающейся походкой Кристина пошла в гостевую комнату, тут она впервые за все время закрыла дверь. Через полчаса бледное видение появилось в гостиной.
– Я…я за Елкой съезжу, можно? – спросила девушка слабым голосом.
Феликс внимательно наблюдал за каждым ее скованным движением.
– Возьмешь такси или поедешь с Константином? Он сегодня не занят!
– Можно на такси?
«Снова разрешения просит!» – подумал он, внутренне чуть ли не взвыв от отчаяния.
Этот момент все-таки наступил. Она вспомнила что-то важное, основополагающее, возможно не все, но и то, что вернулось, уже терзало ее душу.
– Подожди, я вызову машину.
Феликс вызвал такси. Потом помог Кристине надеть куртку. Поправляя на ней шарф, он наклонился и, гладя в глаза, сказал:
– Сейчас внимательно слушай меня! Ты очень смелая девочка, у тебя есть свой характер, индивидуальность, чувства! Я все это вижу в тебе с первой минуты нашего знакомства. И для меня важно, чтобы ты себя не теряла в любой даже самой критичной ситуации. Я рядом, я люблю тебя и буду любить всегда! Поняла?
Кристина кивнула, по ее личику потекли слезы. Она порывисто обняла его, почувствовала, как Феликс поднимает ее над полом.
– Мне надо вечером поговорить с тобой. Это важно! – сказала она. Вся чернота разом схлынула, Кристина впервые за утро легко вдохнула и мягко выдохнула. Она не могла оторваться от Феликса минут двадцать. Сейчас ей очень хотелось, чтобы прошлое осталось за пеленой навсегда. Но это было невозможно, на черном полотне стали проступать пятна воспоминаний. Хотелось отвернуться от этого полотна прошлой жизни, как от дурной страшной картины. Только это было невозможно, с этим придется жить дальше. Ее ждал откровенный разговор с близкими. Нужно было подготовиться! Кристина осторожно встала на пол, взяла свой рюкзачок и тросточку.
– Я буду тебя ждать! – сказал Феликс, провожая ее взглядом.
Когда Кристина вышла из квартиры и дошла до лифта, он сразу набрал номер, который помнил наизусть.
– Василька больше нет. Будь готов, теперь дело за тобой!
Глава 5
Танака проснулся с восходом солнца. Он посмотрел в большое широкое окно своей спальни.
Красный шар показался над холмом, покрытым темно-зеленой зеленью леса, и покатился по небу. Мужчина встал и подошел вплотную к стеклу. В окне отразилось бледное сухощавое тело, покрытое редкими темными волосами. Поежившись, он взял с кресла халат и надел на себя.
Его помощник появился через минуту ровно в шесть. Открыв дверь, высокий лысый мужчина в костюме и белых перчатках прошел к кровати и поставил на нее поднос, сервированный для завтрака.
– Господин Танака, ваш завтрак! – размеренно произнес он.
– Есть новости? – спросил Танака, слегка повернув голову.
– Девушка прибудет завтра утром.
– Хорошо! Иди!
Танака опять повернулся к окну, и воспоминания яркой чередой пронеслись в его памяти.
Когда-то давно Аки Танака поднимался с рассветом в отчем доме. И там были совсем другие окна. Они были прорезаны в тонких щитковых стенах строения, из них прекрасно была видна крыша соседского дома и линия электропередач, тянущаяся к их участку.
– Аки! Вставай! В школу опоздаешь! – достиг его памяти отголосок воспоминания. Это был голос матери, она кричала ему с маленькой кухни, расположенной в пристройке. Оттуда же доносился монотонный голос диктора радио. Аки смотрел на бледное голубое небо. Эта халупу, под названием отчий дом, он ненавидел.
– Ненавижу! – прошептал он себе под нос, не моргая, смотря на створки раздвижного шкафа.
Пинок в спину, заставил его быть резвее. Парень вскочил на четвереньки.
– Вставай, щенок! – сказал ему старший брат, надевая промасленную футболку. – На тебе пахать надо! Зачем тебе вообще учиться! Мне и отцу приходится сутками работать, чтобы содержать твою ленивую тощую задницу!
После того, как брат хлопнул дверью, Аки, стиснув зубы, поднялся, прошел босиком по коридору к лестнице, спустился на первый этаж и вышел во двор. Там на заваленном хозяйственными тазами и ведрами крыльце стояла эмалированная раковина с обитыми черными краями, под ней располагалось почерневшее от воды ведро. Аки посмотрел на свое отражение в небольшом зеркале, висящем над раковиной. На щеке вылез очередной угорь. Сколько бы он не боролся с этой напастью, все было бесполезно! Все его лицо с тринадцати лет покрывали проклятущие красные пятна и волдыри.
Быстро умывшись, он надел очки в черной оправе, поправил челку так, чтобы она закрывала лоб. Так было лучше.
В этот момент позади противно заскрипело деревянное крыльцо. Это отец пришел с огорода. Его походка была неповоротливой, большие руки с толстыми пальцами огибали пухлое тело. Посеревшая заношенная майка пропиталась потом подмышками.
– Аки, – сказал он, пыхтя от ходьбы, – сегодня вечером приходи на пристань, поможешь брату с сетью!
– Угу.
Рука у отца была тяжелой, это Аки знал столько, сколько себя помнил. Любое непослушание сразу каралось. Хоть и не хотелось ему готовить, воняющие рыбой сети, выбора у него не было. Отец не ждал от него внятного ответа, так как его предложение не было просьбой.
Аки вернулся в комнату, надел потертую черную форму и побрел в гостиную. Там уже собрались все домашние.
Низкий эмалированный стол был заляпан жиром, комод соломенного цвета обтерся. Занавеска с одной стороны окна давно оборвалась. Уюта в доме не было. Мать давно забыла о нем.
Женщина поставила перед отцом тарелку, стала накладывать в нее рамен.
– Сходи сегодня на рынок, купи несколько ведер для улова. Те, что стоят на огороде, потрескались! – пыхтя на каждом слове, сказал отец.
Мать, не поднимая взгляда, кивнула головой. Когда еда была разложена по тарелкам, женщина встала, опираясь на плечо младшего сына. Ноздрей Аки достиг сильный запах рыбы, исходящий от натруженных морщинистых рук матери.
В их доме всегда пахло рыбной тухлятиной. Смрад исходил с заднего двора. Там, за сливой, находилась компостная куча. В нее родители сливали отходы с кухни. Запах очисток, грязной воды, сгнивших растений и туалета был до того противным, что у тех кто входил в их дом первые двадцать минут тошнило.
Танака поморщился при воспитании о вони и опять вернулся в прошлое.
Вначале тот день ничем не отличался от других. Он шел по своему обычному пути к школе. Справа и слева от него были серые дома, на
