Людмила Котлярова - Загадка Бомарше

— Надейтесь, если хотите. Может он и прозвучит до вашего отъезда.

— Я хочу, чтобы вы знали, что пока не услышу вашего окончательного решения, я отсюда не уеду.

— Вы же слышали его сегодня.

— Вы еще не приняли его. Это я знаю точно. Это мне говорит мой внутренний голос. Наше общение с вами не прошло для меня бесследно. Я кое-чему научился у вас.

— Желаю вам удачи на этом пути. А сейчас, если можете, оставьте меня. Скоро должен прийти мой сын. Я не хотела бы, чтобы он застал вас здесь.

— Разумеется. Я уже ухожу. До скорой встречи, надеюсь, она будет более удачна, чем сегодняшняя.

Глава 32

Тюремная камера, куда доставили Бомарше, оказалась общей для мужчин и женщин. В ней не было никакой мебели, кроме матрасов, брошенных прямо на пол, на которых и сидели узники. Свободных мест было мало, Бомарше едва отыскал пятачок, куда можно было примоститься, и тяжело опустился на пол. Он страшно устал от переживаний, от абсурдности всего происходящего и невозможности хоть как-то повлиять на ход событий. Первый раз в жизни Бомарше оказался в положении, которое не внушало ему ни грамма оптимизма. А если нет и капли надежды, то весь мир оказывается погружен в страшную темную и бесконечно долгую ночь. Бомарше прикрыл глаза, чтобы не видеть эту невыносимую обстановку, в которой он оказался, и прислонился к стене. Он постарался забыться, но вдруг услышал свое имя, произнесенное женским голосом. Бомарше открыл глаза и увидел перед собой худую женщину с измученным серым лицом и спутанными волосами.

— И вас арестовали, гражданин Бомарше, — скорбно произнесла женщина.

— Кто вы? Вы меня знаете? — удивленно спросил Бомарше незнакомку.

— Разве вы меня не узнаете. Мы с вами встречались, — произнесла женщина.

Некоторое время Бомарше всматривался в ее черты. На этот раз он узнал ее, и ему сделалось от этого совсем плохо. Блистательная красавица, какою он помнил мадемуазель де Самбрей, напоминала сейчас древнюю старуху.

— Это вы, мадемуазель де Самбрей. Вы на себя не похожи. Ох, извините, я хотел сказать, что вы немного изменились.

— Нет смысла обманывать, я знаю, что выгляжу ужасно, — печально произнесла женщина. — Но после того, как вы проведете тут два месяца, вы тоже…

— Вы тут два месяца! Не может быть, — изумился Бомарше.

— Граф д’ Аффри тут еще дольше, — поведала мадемуазель де Самбрей.

При этих словах, сосед, сидящий на соседнем матрасе с Бомарше, зашевелился и слегка кивнул ему головой. В этом грязном, одетом в какие-то лохмотья сгорбленном старике, Бомарше едва узнал бывшего аристократа. Бомарше похолодел от ужаса, от той перспективы, которая его может ожидать.

— Ничего, скоро этот кошмар кончится, говорят, что в городе начались массовые расстрелы. Это правда, мсье Бомарше? — поинтересовался д’ Аффри.

— Да, правда, в городе происходят расправы, как они выражаются, над врагами революции, — подтвердил Бомарше.

— Но вы же были всегда другом революции. Разве вы не призывали к ней? — с сарказмом произнес д’ Аффри.

— Ни одного призыва к революции не сорвалось ни с моих уст, не слетело с моего пера, — возразил графу Бомарше.

— Формально может быть это и так, но по сути, все, что вы делали, вело к ниспровержению существующего строя. Ваш Фигаро…, — граф не успел закончить свою мысль и разразился тяжелым кашлем.

— Ах, оставьте, господа эти споры, — вмешалась мадемуазель де Самбрей, — даже на краю могилы вы не можете успокоиться. Неужели общее несчастье неспособно вас примирить?

— С этим господином сочинителем — никогда. — Граф с ненависть посмотрел на Бомарше. — Он разрушал устои общества, которое ему дало гораздо больше, чем он того заслужил. Этот человек, которому не выносимо видеть порядок и право. В нем бунт черни нашел своего ярчайшего выразителя. Я всегда знал, чем это все кончится. Сначала мы разрешаем к постановке со сцены богомерзкие пьесы, а завершается это тем, что самого Бога свергают с пьедестала.

— Если бы устои вашего общества были бы хороши, их не хотелось бы свергать. — Бомарше пытался говорить спокойно, хотя ему хотелось плюнуть этому аристократишке прямо в его надменную рожу. — Ваша беда и беда людей вашего круга в том, что кроме себя вы никого и ничего не хотите ни видеть, ни знать. Вы признаете только свои страданья, а на то, что страдать могут и другие вам наплевать. Вы ненавидели меня за то, что я силой вломился в ваше общество, напоминая тем самым, что в этом мире, кроме вас живут еще миллионы людей, у которых прав на счастье и желание попробовать его на зубок ничуть не меньше, чем у аристократов. И вот теперь наступили времена расплаты за вашу невиданную черствость и глухоту.

— Но и вы тут вместе с нами, — рассмеялся д’ Аффри. — Значит, ваша революция не оценили ваши заслуги. За то их сполна оценит гильотина. Сегодня — это высший ценитель доблести во Франции.

— То, что я здесь, всего лишь ошибка, которая будет в скором времени устранена, — высокомерно вздернул голову Бомарше. — Хотя я согласен с вами в том, что действительность оказалась гораздо жестче, чем мы все полагали. Но и в этом виноваты только аристократы, слишком уж долго вы испытывали терпение народа. Вот теперь все и выплеснулось наружу. Посеяв ядовитые семена, вы вырастите урожай из ядовитых растений. Таким, как вы, давно пора внимательно посмотреть на себя. Но именно этого вы желаете меньше всего.

— Это вы сделали ядовитый посев. И теперь я нахожусь здесь вместо того, чтобы гулять по своему замку в Провансе. Негодяй, вы даже представить себе не можете, как я вас ненавижу!

Д’ Аффри вскочил на ноги и устремился на Бомарше, который отреагировал мгновенно и уже готов был отразить удар, но неожиданно мадемуазель Самбрей кинулась между ними…

— Что вы делаете, господа, опомнитесь! — закричала женщина. — Перед лицом смерти неужели нельзя забыть о разногласиях. Давайте отдыхать.

— Вы правы, сидя здесь бессмысленно о чем-то спорить, — примиряющим тоном произнес Бомарше. Его противник тоже в момент успокоился.

— Тем более я так устал, они продержали меня в муниципалитете целых двенадцать часов. Я не пил и не ел. Можно ли здесь где-нибудь прилечь? — спросил Бомарше мадемуазель Самбрей.

— Вон на том матрасе. — указала она в угол камеры. — Утром забрали для суда аббата де Буанжелена, и он не вернулся. Скорей всего мы больше его не увидим. Так что можете занимать его место.

— Вы очень добры, мадемуазель, — поблагодарил Бомарше женщину и пошел устраиваться на матрасе. Когда он вытянулся на нем в полный рост, то испытал почти блаженство.