Александра Авророва - Гадание на кофейной гуще

— Ну, — выдавила я, — а почему они должны меня любить? Имеют право и не любить, наверное?

— Интересный подход, — хмыкнул мой собеседник. — Необычный. Вот, к примеру, Крылова Маргарита Петровна. Не расскажете, что вы с ней не поделили?

Я пришла сюда именно за этим, но теперь вдруг онемела. Вот так, сразу, выкладывать про нее какие-то гадости, в которых я до конца не уверена… Не могу!

— Хорошо. Углова Галина Викторовна. За что она на вас так взъелась?

Я, подумав, произнесла:

— У нее недавно погиб брат. Ей плохо.

— Горбунова Анна Геннадьевна.

— Она просто… разговорчивая очень.

Дмитрий Васильевич удивленно поднял брови:

— Зато вы, похоже, не очень. Эти дамы с удовольствием и в подробностях обсудили со мною ваш характер. Правда, мнения их несколько расходятся, однако общий настрой одинаков. Вот я и хотел бы узнать, нет ли у них какой пристрастности. Не хочется оставаться при односторонней информации.

Мне стало тошно. Я догадывалась, что коллеги отзовутся обо мне не слишком одобрительно, однако догадываться и знать — совершенно разные вещи. Оказывается, общий настрой одинаков. Значит, заслужила. Так не бывает, чтобы одна я хорошая, а все плохие.

— Что скажете, Татьяна Дмитриевна?

Я откашлялась и сообщила:

— На пресс-папье, которым убили Вику Бачурину, мои отпечатки пальцев. Я его трогала.

— Когда, зачем?

— Когда ее нашла. Оно лежало сверху. В смысле, на шее, у плеча. А я его сняла и положила на пол.

— Почему?

— Не знаю. Не хотела, чтобы оно там лежало. Не знаю.

Мой собеседник меланхолически заметил:

— А вчера вы уверяли, будто положения тела не меняли.

— Я и не меняла. Это ведь не тело, а камень.

— Орудие убийства, — поправил он. — И что вам помешало признаться в этом сразу?

— Не знаю. Я забыла. Как-то вылетело из головы. А потом вспомнила. Уже дома.

— Домой-то одна ехали или проводил кто?

— Проводил. Середа Владимир Владимирович. Случайно.

— Понятно. А позавчера, значит, одна гуляли? Я правильно запомнил?

— Правильно, — мрачно согласилась я. — Одна. И никто из знакомых меня не видел. Только я все равно хочу все рассказать. Я еще вчера хотела.

— Все равно, говорите? — усмехнулся Дмитрий Васильевич. — Ну, рассказывайте, коли хотите. Я слушаю. Вы у меня последняя, так что время есть.

Я сосредоточилась и принялась осторожно подбирать слова:

— В позапрошлое воскресенье погиб наш сотрудник, Сергей Углов. Ходил в лес за грибами и отравился бледной поганкой. Такое ведь бывает редко, да?

— Нечасто, однако случается. Я в курсе.

— Но у меня есть основания считать, что его отравили специально. Мы с подругой — она уже неделю лежит в больнице — обсуждали, как можно убить человека. Нет, даже конкретно Сережку. В шутку! И придумали. Взять бледную поганку, высушить и подсыпать ему в банку с кофе. Он выпьет и умрет. Не обязательно сразу. Скрытый период действия очень длительный, вплоть до нескольких суток. Понимаете?

— Вполне. Странные шутки нынче у девушек. О вашей я уже наслышан.

— От кого? — не удержалась я.

— От ваших доброжелателей, — поведал мне собеседник. — Не отвлекайтесь, Татьяна Дмитриевна. Значит, подсыпать ему в банку с кофе. А не боялись, что другой кто по ошибке выпьет?

— Сережа любил кофе с перцем, а мы такой не пьем.

— Разумно. Удивляюсь, что еще не все граждане взяли на вооружение ваш метод. Дешево и практично.

— Не мой, — ужаснулась я. — Это не я сделала! Я только придумала. А через неделю он умер. Как раз так, как я сказала. Конечно, бывают совпадения, но не такие же, правда?

— В подобной ситуации, — заметил милиционер, — следовало позвонить к нам и отдать на исследование остатки кофе. Вы уже вполне взрослый, дееспособный гражданин России и несете ответственность за свои поступки.

— Так отдавать было нечего, — возразила я. — Банка исчезла. Я искала ее сразу же, как услышала о Сережиной смерти. Ее на месте не было, и вообще нигде не было. А она красивая и ценная, случайно выбросить ее не могли. Ее забрал убийца.

— Рисковый этот ваш убийца. Ну, а подействовал бы яд сразу, что тогда? Тогда концы в воду не спрячешь.

— Обвинил бы нас с подругой. Ну, не открыто бы обвинил, а само собой бы выяснилось. Мы бы рассказали. Если б мы точно знали, что Сережу отравили, мы б непременно рассказали. И стали бы самыми подозрительными, да?

— Для этого вам не мешало бы иметь какой-нибудь мотив.

— Ну… моя подруга с ним дружила, а потом он переметнулся к Рите Крыловой. Мы очень переживали. Только Лилька этого не делала, это точно. А во время Викиной смерти она была в больнице. У нее алиби.

— Ну, у вас в некотором роде тоже алиби, — неожиданно подмигнул Дмитрий Васильевич. — Вам повезло. Во время прогулки под дождем вас кое-кто видел. Германн Юрий Владимирович — есть такой?

— Есть, — пролепетала я.

Я знала, что он меня не видел. Он спрашивал у меня вчера, какой дорогой я шла. Зачем он это сделал? Он сошел с ума!

— Значит, вот такие у вас предположения, Татьяна Дмитриевна? Ими-то вы и хотели вчера поделиться?

— Да, и… Вика Бачурина сидела рядом с Сережей и могла видеть, кто брал из его стола банку. И вообще, у них последнее время были какие-то общие дела, связанные с работой, но тайные. Она сама мне сказала. Я ее расспрашивала, и она сказала. А еще сказала, что если что и видела, так бесплатно не скажет. Понимаете? Она захотела получить с того человека денег, он позвал ее под лестницу и убил.

— Вообще-то, — вставил милиционер, — все ваши коллеги полагают, что ее убил любовник.

— С любовниками под лестницу не ходят, — объяснила я. — Там грязно.

Он почему-то засмеялся:

— Железная у вас логика, Татьяна Дмитриевна. А все-таки, фамилий ее любовников вы не знаете?

— Мне кажется, сейчас у нее из наших и нет никого. В смысле, из институтских. Если есть, так случайно. У нее сейчас постоянный парень, он ее часто встречает после работы. Встречал. Только к нам ему не войти. У нас строгий пропускной режим. И они не ссорились, это видно.

— Режим у вас строгий, я заметил. Значит, вот такие у вас предположения. И кто же из ваших коллег, по-вашему, так постарался? Наверняка ведь обдумывали, а?

И он выжидающе на меня посмотрел. Выжидающе и почти простодушно. Словно не сомневался, что я отвечу честно и откровенно, будто болтаю с давним знакомым. Не ответить было бы как-то неловко.

— Я обдумывала, — согласилась я, — только я не очень умная, к сожалению.

Я могу придумать совершенно неправильно. Ошибиться и наговорить зря. Мне бы этого не хотелось.