Фиона Макинтош - Лавандовое поле надежды

– А где твой друг Вольф?

– Понятия не имею. Последний раз я видел его в тот день, когда забрали мою семью. Затем я бежал в холмы с маки. Прошло несколько месяцев, прежде чем я снова вернулся в эти края, а уж в родной деревне не был вовсе. – Люк пожал плечами. – К тому времени никто не знал, куда исчез Вольф.

Он продолжал:

– Давай держаться как можно ближе к правде. Я Лукас Равенсбург. Я осиротел, и меня усыновила семья французов с юга. Я выращиваю лаванду в горной части Со – это достаточно далеко от моей родной деревни, чтобы не возбуждать подозрений.

– А откуда ты так хорошо говоришь по-немецки? – поинтересовалась Лизетта.

– Горжусь своими корнями. Сам выучился.

– Если остановят, не забудь, сделай несколько ошибок.

– За меня не волнуйся. Я обещал Роже посадить тебя на поезд в Париж живой и невредимой. Что там случится дальше, уже неважно.

– Пожалуйста, не надо! Не говори так.

– Мы все – расходный материал, Лизетта. – Люк отвернулся.

На разговоры времени больше не было. Телега медленно катила по усыпанной гравием подъездной аллее. Погонщик проворно спрыгнул на землю и помог выбраться Лизетте, а затем поспешил прочь. Солнце садилось. Чем дальше молодые люди углублялись в долину, тем холоднее становилось, и теперь уже было совсем зябко. Укрытый тенями, монастырь выглядел гораздо внушительнее, чем прежде.

– А сюда посторонних пускают? – спросила Лизетта почему-то шепотом.

– Не особо привечают, но и не гонят. Отец Август – тот монах, которому я могу доверять. Подождешь? Я недолго, сперва надо убедиться, что мы в безопасности.

Люк с монахом удалились, а Лизетта вдохнула аромат леса, наслаждаясь тишиной. Повернувшись к монастырю спиной, она посмотрела вниз на долину, воображая ее в мареве цветущей лаванды. Наверняка Фосиль… нет, Люк… с удовольствием рассказал бы ей, как оно тут летом.

Внезапно раздались шаги, и из теней возник Люк.

– Скорей! – бросил он. – В телегу. Быстро!

– Что?

– Никаких вопросов. Нет времени. Делай, что говорю.

Лизетта забралась в телегу. Люк уже отвязал поводья.

– Люк? – робко окликнула она, но он молчал, стиснув зубы. Они уехали той же дорогой. И хотя девушка не видела больше ни единой живой души, она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Когда стук копыт превратился в мерное цоканье, Люк обернулся, и Лизетта увидела его обезумевший взгляд.

– Что такое?

– Лорана схватили. Его казнят.

14

Отъехав от города примерно на четверть мили, они соскочили с телеги и побежали. Наконец перейдя на шаг, Люк слышал, как Лизетта со свистом втягивает в себя воздух, хотя и старается делать это как можно тише.

Он напомнил себе: надо посадить ее в поезд и отправить на север, а все остальное вторично. Да только на самом деле это было не так. Новости отца Августа нарушили его обычную способность мыслить здраво. По словам монаха, Лоран добрался до монастыря: согласно плану, он должен был прибыть туда раньше Люка с Лизеттой, чтобы организовать для них безопасное жилье и все нужные документы в Горде. Никто не мог даже предположить, что milice именно в этот день вздумает устроить облаву. Лорану хватило ума вовремя вернуться в монастырь и передать документы отцу Августу, но тут-то и нагрянули полицаи. Один из монахов ненароком выдал Лорана.

– Не держи зла на старика Клода. Он выжил из ума и не понимает, кто такие маки. Он пытался помочь властям, – объяснял отец Август.

Причем кто-то из Горда подтвердил, что Лоран именно тот, кого они искали.

Все маки прекрасно понимали, что в любой день, в любой час могут оказаться в холодных объятиях смерти, но Люк с Лораном были еще очень молоды – они все равно невольно верили, что доживут до конца войны, спляшут на могилах врагов и поднимут бокалы за близких, которых потеряли. Они мечтали, как когда-нибудь вместе будут рассказывать сыновьям о приключениях отцов. Люк не мог позволить Лорану умереть, не готов был последовать совету благоразумного отца Августа и поскорее убраться из Горда.

Облачившись в молочно-белую рясу цистерцианца, дававшую хоть какое-то подобие маскировки, Люк вел Лизетту по мощеной улочке, пока они не поравнялись с главной городской площадью.

– С ума сошел? – прошипела Лизетта.

– Я должен быть там.

Девушка сглотнула. Люк знал, какая борьба идет у нее на душе, однако Лизетта и не думала тянуть прочь, не пыталась бросить его.

– Ты ненормальный! На всей земле нет места, где бы тебе сейчас было бы опаснее! Люк, нельзя рисковать нашим заданием – и я не стану смотреть на казнь.

– Обещаю, мы не станем рисковать заданием, – ответил он, выдержав ее взгляд. – И тебе некуда идти – где тут спрячешься? Гораздо безопаснее находиться на площади, со всеми.

Девушка кивнула, смирившись с ситуацией, но вырвала руку из его руки. Люк и сам не замечал, что сжимает ее.

– Отпусти. Ты же монах, не забудь!

Milice при помощи немецких солдат гнала народ на площадь. Лизетту пугала уволакивающая ее с собой толпа, однако и в самом деле лучше находиться со всеми, чем рисковать нарваться на патруль. Девушка знала, как смешаться с толпой. Одета она была уместно, говорила по-французски безупречно. Если бы не красота, никто не взглянул бы на нее дважды. Люк заметил, что она благоразумно натягивает шерстяную шапочку, которую он сунул ей в карман в последний момент.

Люк юркнул в тень подворотни и торопливо стянул с себя рясу. О чем он только думал? Время молитвы – ни один монах из Сенанка не отправится на площадь в час вечерни!.. Снова выйдя на свет, он позволил увлечь себя людскому потоку, стараясь держаться поближе к стенам замка и чуть пригибаясь, чтобы не выделяться ростом из толпы. Впереди он видел Лизетту, прибившуюся к какой-то группке женщин.

Тем временем на площадь вывели первого пленника. Люк уже видел это прежде – жертвам не нужны были наручники. Они отважно, порой даже вызывающе шли на место казни, как подобает гордым французам.

Внезапно глаза Люка расширились. Он узнал пленника – но это был не Лоран, а Фугасс! На шее у пекаря висел плакат – изменник, убийца, государственный преступник. Руки несчастного были окровавлены, нескольких пальцев не хватало. Однако на губах сеньонского пекаря играла улыбка – такая победоносная, что сердце Люка пустилось вскачь от гордости. И – невозможно! – Фугасс заметил его средь толпы. Глаза их встретились, и Фугасс споткнулся – Люк был уверен, что нарочно.

Процедурой казни распоряжались немцы, а не местные полицаи. Два офицера в ненавистных серых мундирах гестапо вышли вперед в слабеющем предвечернем свете. Однако еще сильней Люк ненавидел полицаев-французов, по каким-то причинам – ради денег или ради карьеры – надевших синие мундиры, коричневые рубашки и темно-синие береты особых отрядов Петена.