Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

– Здорово ты их, классно, да, круто, ты крутой такой, да, я таких по жизни не видел, нет, ты меня, спасибо, да, я ввек не забуду, классно, они прям так и легли, ты как это делаешь, а? Способ такой, да, круто, я только по видаку смотрел, думал – лажа, а ты прям так, ты их трогал вообще, нет? Я не видел, я глаза закрыл, ну круто, да, никто не поверит, а чего они, падлы, сами…Ты иди, быстро, да, тебе идти надо, щас сюда менты прибегут, вон, уже, беги, я отбрехаюсь, вокруг все подтвердят, что они ко мне, а ты – их, я – ни при чем. Они теперь не полезут, пока тебя не найдут, они тебя не найдут, да? Они такие глупые, да , а ты – крутой, они думать будут – чего ты за меня, но ты беги, меня Санькой зовут, а тебя? Беги, потом скажешь, потом еще, я тебя с дедом познакомлю, он меня играть учил, и баян его, но ты беги, я пока на дно лягу, ты не думай, ты осторожней, да, беги, вон туда, быстро, и в поезд, понял, да…

Сбивчивую речь Детеныша Кешка понял почти целиком, и сам мимолетно удивился этому факту. Потом, не раздумывая, бросился в ту сторону, куда указывал ему детеныш. Кто-то из запрудивших переход людей попытался удержать его, но он скользнул между телами, как обмылок между ладоней, неотчетливо для окружающих скатился по лестнице и окончательно материализовался уже внизу, на заполненной людьми платформе, перед разомкнувшимися, как мидии в прилив, дверями.

Вечером, свернувшись в клубок на верхней, нежилой площадке парадной, Кешка обдумывал произошедшее. Зачем он вмешался в непонятное? Детеныш мал, это так, но разве не всегда и везде большие звери едят маленьких, а маленькие прячутся или убегают? В человеческом мире такие же законы, только слегка прикрытые всякими непонятностями. Кешка жил в Городе уже достаточно, чтобы уяснить это. Он видел очень многое и в таких подробностях, какие городскому жителю просто не снились. К тому же он почти не понимал слов, и потому считывал напрямую чувства и настроения. А они не слишком-то отличались от того, к чему он привык в лесу. Тревога, страх, ревность, вожделение, умиротворенность, голод, жажда, боль, удовольствие – все это Кешка знал и понимал, хотя и не сумел бы обозначить словами. Все это было в Городе, и, как и в лесу, управляло жизнью. Но зачем он все-таки полез в драку? Откуда он знал, что должен поступить именно так? Разгадка, как всегда, пряталась где-то внутри Кешки, и не давалась в руки. Кешка сдержанно зарычал и вцепился руками в спутанные волосы. Как же вытащить наружу то, что прячется внутри, и являет себя только во снах? Каждый миг в Городе напоминал ему о многом, что хранилось где-то за порогом сознания, но вместе с тем было, было, было… Причиняло боль, но оставалось недоступным…

– Убить! – прошептал Кешка и сам испугался той злобы, которая прозвучала в его негромком голосе и словно бы повисла в вымороженном вонючем воздухе.

Более, чем когда-либо до того, он почувствовал, что Город медленно, но верно изменяет его.

– Похоже на то, что после смерти своего первого благодетеля Кешка пытался обосноваться в Летнем Саду, принимая его за лес, и некоторое время жил на Марсовом поле, возле Вечного огня… Странная, конечно, жизнь. На грани фантастики. Но физически он выжил, а его мозг тем временем потихоньку пробуждался ото сна…

– И после какого-то случайного инцидента он, разумеется, попал в поле зрения криминальных структур, – подытожила Ленка. – Что бы там не писали в газетах о борьбе с беспризорностью, но я-то доподлинно знаю. Психически и физически сохранных беспризорников годам к 13, а то и раньше действительно «призревают». Но не государство, а уличные и прочие банды. По статистике туда попадает до 80 процентов «уличных» детей.

– Эта статистика известна … ну хоть городскому правительству? – поинтересовалась я.

Ленка молча махнула изящной кистью и прикурила новую сигарету.

Глава 11. Камора

(Кешка, 1993-1994 г)

Прошло еще несколько сумрачных, мертворожденных городских дней.

Кешка спускался в метро с опаской, музыкантов не искал, не слушал. Ездил в поездах, сидел на скамейках, грелся, слушал людские разговоры, полюбил неживых разноцветных людей из камня и железа, которые стояли на некоторых станциях непонятно для чего. Живые люди на неживых внимания не обращали, пробегали мимо, а Кешка, пристроившись поудобнее, подолгу смотрел в металлические глаза, силился понять, и даже приноровился разговоривать с ними, задавать вопросы. Одни из неживых людей были поразговорчивей, другие совсем молчаливые. Кешка понимал, что они вовсе ничего не говорят, а все это придумывает он сам, но так казалось веселее.

Однажды Кешка стоял перед неживым изображением человека, которое нравилось ему больше прочих, и , как всегда неторопливо и обстоятельно подбирая слова, пытался задать ему те вопросы, на которые сам ответа найти не мог. Привлекало Кешку в первую очередь выражение его лица – спокойное и мятежное одновременно. Это противоречивое, но в то же время органичное для сильных натур сочетание было близко лесному полузверю-получеловеку. Он понимал и принимал его как-то физически, болью в напряженных до хруста скулах, и не сомневался в том, что у металлического человека, кем бы он ни был на самом деле, была ох какая нелегкая жизнь. Тем больше было оснований задать свои вопросы именно ему.

Внезапно Кешка ощутил чье-то напряженное внимание. Глазели на него часто – он привык, но это было внимание другое – касающееся не внешности его, а чего-то более глубокого. Кого-то интересовал он сам, Кешка. Осторожно и почти незаметно Кешка изменил позу и скосил глаза, словно по лучу проследив линию чужого взгляда. И обнаружил в нескольких шагах от себя двух незнакомых ему парней, чем-то напоминающих тех, с которыми ему пришлось иметь дело в переходе при защите детеныша.

Сначала Кешка хотел было убежать, но быстро переменил свое намерение. Наблюдающие за ним парни не собирались мстить, в этом он не мог ошибаться, в них вообще не было актуальной агрессивности, и опасностью от них не пахло совершенно. Они казались Кешке скорее обескураженными (он, разумеется, не знал этого слова, но, думая об этом, видел перед собой морду лисенка, которому мать принесла поиграть мертвую полевку, а та внезапно ожила и скрылась между корней вцепившейся в камень сосны). Ситуация возбуждала кешкино любопытство, и он решил исследовать ее до последней возможности. Удрать он всегда успеет – в этом Кешка отчего-то не сомневался. Избегая смотреть прямо в сторону парней (они, как он заметил, делали то же самое), он прислушался к их тихому разговору. Как всегда, разговор был малопонятен для него, но откладывался в глубине его памяти целиком, словно исписанная страница или магнитофонная лента. Потом, ночью, он восстановит его и не спеша постарается разобраться в хитросплетениях слов, уловить в них какой-то смысл. Пока же он только слушал.