Лазарус - Джессика Гаджиала

— Я не хочу оставлять тебя, — признался он, заставив мой живот перевернуться, возможно, мне это понравилось больше, чем следовало бы.

Я заставила себя улыбнуться, движение требовало настоящей работы, и даже сейчас я знаю, что она даже близко не достигло моих глаз. — Со мной все будет в порядке, — заверила я его, сама не до конца веря в это, но зная, что, если я останусь у него дома, у меня будет больше шансов, чем у себя.

Его пристальный взгляд опустился, прошелся по мне таким образом, который казался одновременно милым и собственническим, заставляя меня остро осознавать свою наготу, но впервые, возможно, совершенно не беспокоясь об этом.

— Как ты себя чувствуешь?

Боже, он был так хорош.

Слишком, слишком хорошо для меня.

— У тебя нет времени на сеанс психотерапии со мной, — сказала я ему, одарив его улыбкой, которая была более убедительной. — Твои братья ждут тебя.

— Они будут рады задержке. Сегодня утром их мозги, должно быть, превратились в кувалды. Скажи мне, — потребовал он.

Как я себя чувствую?

Эмоционально? Смущенно, взволнованно, почти болезненно счастливо и так невероятно напугано, что это ощущается физической тяжестью у меня на груди.

Физической?

— Немного побаливает, — сказала я ему, — похоже, мышечные боли — самая большая проблема.

Он кивнул на это, его глаза почти выискивающе сверлили меня, пытаясь прочесть мои секреты. — Не удивляйся, если станет хуже, когда ты останешься одна. У тебя не будет ничего, кроме твоих мыслей, которые сведут тебя с ума. Не думай об этом как о регрессии, если твой желудок снова будет разрываться, или тебя будет трясти, или морозить, или бросать в жар, или наступит паника. Все это нормально. Все это часть процесса. Мое присутствие рядом было хорошим отвлекающим маневром, но в конце концов все это все равно должно было всплыть.

— Я не собираюсь идти и… — начала я, но была прервана, когда его палец прижался к моим губам.

— Не давай обещаний, — сказал он почти умоляющим голосом. — Дерьмо случается во время выздоровления, и я не хочу, чтобы ты чувствовала вину или давление вдобавок к тому, с чем ты уже имеешь дело. Делай ту дрянную работу, о которой они всегда говорят, — продолжал он с кривой улыбкой, — и делай это день за днем. У меня здесь не так много вещей, но есть телевизор и несколько книг, в том числе несколько книг для АН (прим.перев. анонимных наркоманов) в гостиной. Много еды, которую нужно приготовить.

— Это просто пара дней, — настаивала я, оказавшись в странном положении, когда мне нужно было утешить его, понимая, как много это значит, потому что, если мне нужно утешать его, это означает, что он искренне заботится о том, что я могу пережить, пока его не будет.

Это было слишком приятное чувство, как песок, нагретый солнцем на прохладном весеннем пляже, как я чувствовала в детстве, когда мама приводила нас, настаивая на том, что лучшее время для пляжа не лето, а межсезонье, когда он был большим и огромным, пугающим и дико красивым, не прикрытый зонтиками, пляжными полотенцами и старыми крышками от бутылок.

Это успокаивало.

Было знакомым.

— Я знаю, — согласился он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня. Затем он встал с кровати и вышел в другую комнату, вернувшись с мобильным телефоном. — Я взял это, — сказал он мне, протягивая мне то, что явно было одноразовым телефоном. — Я не думаю, что для тебя будет хорошо вернуть свой собственный сотовый, на случай, если у тебя есть контакты, которые могут оказаться слишком заманчивыми. Но мне не нравится, что ты без связи. Мой номер забит в него. Там также есть Рив и Ренни, и если они тебе понадобятся, они придут. Я также добавил номер телефона Хейлшторма и Пенни. Вы двое, казалось, ладили. Все женщины находятся в Хейлшторме, чтобы немного отдохнуть и потренироваться. Если тебе станет скучно или ты почувствуешь, что не можешь доверять себе, я сказал им, что ты можешь позвонить.

— Лазарус, я…

— Я им не говорил, — оборвал он меня, — о твоей детоксикации. Это не их дело, если только ты не захочешь им рассказать. Я просто сказал, что ты будешь здесь совсем одна, и тебе может стать скучно, и ты захочешь приехать. Вот и все.

— Хорошо, — я прокрутила контакты, прежде чем снова посмотреть на него, — спасибо.

Его улыбка стала немного сексуальной при этих словах. — Ты можешь поблагодарить меня этим сладким ротиком, когда я вернусь через два дня, — сказал он мне, направляясь к двери своей спальни, где на крючке висел кожаный жилет.

— Лазарус, — позвала я, когда подумала, что он собирается оставить меня ничего больше не сказав.

— Да, милая? — ответил он, оборачиваясь и склонив голову набок.

— Надень шлем.

— Что? — его брови сошлись вместе, улыбка стала немного растерянной.

— Прошлой ночью, когда мы отправились в Хекс, и после… ты не надел шлем. Надень шлем, — взмолилась я, сгибаясь вверх, подтягивая колени к груди, обнимая ноги руками и кладя подбородок на колени.

— Ты беспокоишься обо мне, да? — эта идея вызвала чисто мужской восторг, заставив его плечи расправиться, а грудь расшириться.

— Да, — это было странное признание, которое заставило меня чувствовать себя немного уязвимой. Но улыбка, которую он мне подарил, была ослепительной и стоила дискомфорта от признания, что я забочусь о его благополучии.

— Мне это нравится, — сказал он, кивая.

— Обещай, — меня даже не волновало, что я была требовательной, немного придирчивой. Я хотела, чтобы его мозги были в голове, а тело — в целости и сохранности, чтобы он мог вернуться ко мне. Может быть, это было эгоистично, но почему-то меня это устраивало.

— Я обещаю, милая. Я даже постараюсь придерживаться ограничения скорости, — с этими словами он вышел, не желая затягивать прощание, которое оказалось для меня достаточно болезненным. — Я позвоню тебе, когда мы остановимся, — добавил он, и дверь закрылась. Звук, казалось, эхом отдавался в моей груди. Моя рука поднялась и потерла там, не желая признаваться, как больно было прощаться.

Слишком рано, говорило мое сердце.