Нина Соротокина - Фаворит императрицы

Письмо было от стряпчего Лялина, человека очень преданного семье, то есть покойному батюшке.

«Светлейший князь Матвей Николаевич! Пишет вам всенижайший слуга ваш Епафродит Степанов Лялин, радея о вашем счастии. Смею советовать, поспешайте домой безотлагательно, понеже настала пора вам входить в наследство. С радостию сообщаю также о великой милости: стараниями ее величества государыни о благе народном подлый закон о майорате упразднен, и многие дела о разделе имущества уже с места сдвинулись. Присутствие ваше при разделе имущества великочтимого и ныне покойного родителя вашего совершенно необходимо, потому что братец ваш достойный Иван Николаевич по присущей ему скаредности будет строить серьезные козни, а дело ваше пребывает в большой запущенности. Чтоб распутать сей клубок, много сил надо приложить».

Матвей перевел дух, снял нагар со свечи. Домой ехать – это хорошо, но он бы и без увещеваний Епафродита Степановича уехал, было бы на что. Конечно, письмо стряпчего – важный документ. С этим письмом он завтра же может пойти к Александру Гавриловичу. Так, мол, и так. Под эдакое письмо можно и в долг деньги взять под самые малые проценты. А коли не даст? В голове Матвея мелькнул образ господина Сурмилова, но, к чести своей, он его немедленно отогнал. Папенька покойный перед дорогой в заграницы напутствовал: занимать деньги можно только в крайнем случае, потому что долг хуже плена. Из плена бежать можно, а от денежного долга – никуда. Но ведь у него сейчас этот самый крайний случай и есть! Он перекрестился на икону и продолжил чтение: «Присутствие ваше дома еще тем необходимо, что сыскался жених высокородной сестрице вашей Клеопатре Николаевне. Сговорена она за Юрьева, достойного в тех местах помещика, но князь Иван Николаевич и рубля из рук выпустить не хочет, а без приданого какая свадьба? Есть опасение, что сговор разладится. Княжна Клеопатра Николаевна проливает горючие слезы, а братец ваш князь Иван ни тпру, ни ну…»

Матвей соскочил со стула и в нетерпении забегал по комнате. Ну и дела! Помнится, он за границу уезжал, а сестра уже была в перестарках. Сколько ж Клепке сейчас? Неужели за двадцать три перевалило? Как же он забыл про сестру-то? Не-ет! С этой свадьбой надо торопиться. Достойного помещика Юрьева нам упускать никак нельзя. Другое дело – Лизонька Сурмилова, здесь коней можно не гнать…

Он вдруг встал столбом посередине комнаты. Написанное стряпчим он увидел совсем под другим углом зрения. Что он в Клеопатровы дела лбом уперся? Главное, это письмо его собственную судьбу решает. Если отменен закон о майорате, то, значит, он будет богат. А если богат, зачем ему Лизонька Сурмилова? Свадьба, отменяется! Он тихо засмеялся, потом громче. Колесом бы пройтись по комнате, так места мало. Да и расшибиться можно в темноте.

Патлатая со сна голова Прошки просунулась в дверь.

– Что случилось, ваше сиятельства?

– Ничего, спи.

– А я понять никак не могу, то ли рыдаете вы, то ли регочете?

– Это когда же я рыдал, бессовестные твои глаза?

– А когда с крыши сверзились? Мне весь кафтан слезами измочили.

– Так я тогда малюткой был, шести лет. Да и плакал я не от боли, а от обиды. Меня Иван с амбара спихнул.

– А я скажу, что и сейчас вы не намного старее. На вас ведь каждый француз зарится. Смешно сказать – все в долгах. В лавках задолжали, вчера портной наведывался, я ему одно твердил: по-вашему не разумею. Даже оружейник, который собачку у пистолета чинил, и тот на нас долг написал. И думаете, не знаю почему? Да потому что этот диавол мусью Сюрвиль вас до нитки обобрал!

В сердцах Матвей показал Прошке кулак.

– Во-первых, это не твоего ума дело, а во-вторых, я все деньги отыграл. Отыграл!

– Коли отыграли, то где они?

– Прохор, иди спать. Ты кого хочешь переговоришь. Я хотел сообщить тебе приятную новость, теперь не буду.

– Понятно, рожей не вышел? Где ж нам…

Снятый с ноги и ловко брошенный башмак угодил в уже закрытую дверь. Тихо… А ведь Прошка прав! Надо потребовать у Сюрвиля деньги. Категорично! И без экивоков… В конце концов, это долг чести. Но почему-то, если долг чести касается Матвея, он платит его немедленно. Кольцо с брильянтом отнес ростовщику и заплатил. А у милейшего Сюрвиля долг чести заменяет обаятельная улыбка: «Конечно, мой драгоценный друг, я непременно отдам все до последнего су… но повремените… два дня, нет, неделю…» Эта проклятая неделя тянется уже полтора месяца.

С месье Сюрвилем Матвей познакомился сразу по приезде в Париж, но за год знакомства так и не разгадал характера этого удивительного человека. Виктор Сюрвиль, умный, образованный, остроумный, был любимцем дам и предметом зависти кавалеров. Леший знает, где он умел достать самый модный камзол, парик и башмаки, если у него никогда не было денег. Месье Сюрвиль водил самые высокие знакомства, говорили, что он вхож к самим министрам, но никто во всем Париже не знал, кем был его отец, где находятся его поместья (да и есть ли они вообще?). Единственное упоминание о родословной состояло в оброненной походя фразе, что его предок участвовал в крестовых походах. Мало ли кем он там участвовал? Может, слугой был у богатого султана. Но ведь не переспросишь. Сюрвиль вел себя так, что любое его слово следовало принимать за правду.

На поиски этого человека и отправился Матвей на следующий день. Сюрвиль – человек светский, раньше полудня не вставал. Найти этого светского человека тоже было трудно, потому что своего адреса он никому не давал, и Матвей даже предположить не мог, где живет кавалер: во дворце, в гостинице или в снятых комнатах. Но были общие знакомые, которые не делали тайны из места своего обитания. Сюрвиля обнаружили в гостиной некоего господина Гебеля, негоцианта, вольнодумца… словом, хитрой бестии.

– О, князь Козловский! Какой счастливый случай привел вас сюда? Садитесь, мой друг. У нас спор, и вы его рассудите.

– Представьте себе игру. Фортуна поставила перед вами урну, а в ней бумажки с написанными на них жребиями, – присоединился к хозяину дома Сюрвиль. – Какой выбрали бы вы как лекарство от скуки? Там на выбор: ум, честь, богатство, любовь, слава…

– Сюрвиль выбрал авантюру со шпагой в руке, говорит, что ничто так не разогревает кровь…

– Я бы выбрал здоровье, – сказал Матвей с серьезной миной, – здоровому скучать веселее, чем больному.

Посмеялись. Потом Матвей перешел к главному:

– Виктор, у меня к вам приватный разговор.

– От господина Гебеля у меня нет тайн, – улыбнулся Сюрвиль. – Поэтому если дело не касается чести какой-либо дамы, то говорите тут. Я сделаю для вас все, что в моих силах. Вы же знаете, как я вас люблю!

– В этом у меня нет сомнений, – пробормотал Матвей и умолк, язык, что называется, прилип к гортани. Ведь стыдно просить человека о том, что он сам должен был давно сделать без всяких напоминаний.