Аманда Кросс - Убийство по Фрейду

— Пандора, это мисс Фэнслер, Кейт Фэнслер. Пожалуйста, скажите миссис Бауэр, что мне надо поговорить с ней.

— Минутку, мисс Фэнслер, я посмотрю.

Трубку положили рядом с аппаратом, и Кейт могла слышать голоса мальчиков Бауэров. Затем подошла Никола:

— Кейт! Думаю, ты уже слышала?

— Я звоню из своего кабинета. У меня только что был детектив. Энергичный, сдержанный и, кажется, ограниченный. Ники, вам разрешили остаться дома?

— О да! Тут уже побывала уйма людей, но нам сказали, что мы можем оставаться. Мама настаивает, чтобы мы перебрались к ней, но, раз полицейские ушли, нам почему-то кажется, что лучше быть здесь. Как будто если мы уйдем, ни я, ни Эмануэль уже никогда сюда не вернемся. Мы даже мальчиков не стали отвозить к маме. Наверное, это выглядит ненормальным.

— Вовсе нет, Ники, я понимаю. Конечно, оставайтесь дома. Могу я к вам зайти? Ты расскажешь мне, что произошло? И впустят ли меня к вам?

— Они поставили здесь только одного полисмена, чтобы сдерживать банду репортеров. Мы хотим тебя видеть, Кейт.

— Ты, наверное, очень устала, я слышу, но я все равно приеду.

— Я действительно хочу с тобой встретиться, не знаю, как Эмануэль. Кейт, мне кажется, они думают, что это сделал кто-то из нас, прямо в кабинете Эмануэля. Ты, случайно, не знаешь помощника районного прокурора? Может, ты могла бы…

— Ники, я скоро приеду и сделаю все, что смогу. Я уже выхожу.

За дверью ее кабинета все еще сидели три студента. Кейт вихрем промчалась мимо них к лестнице. На этой самой скамейке несколько месяцев назад вот так же ее ждала Дженет Гаррисон. «Профессор Фэнслер, не могли бы вы порекомендовать мне хорошего психиатра?»

Глава 2

Никто не смог бы вразумительно объяснить, почему психиатры Нью-Йорка когда-то избрали для проживания самый престижный, но, увы, самый труднодоступный район города. До Бродвея, например, можно доехать на метро, в то время как к Пятой, Мэдисон и Парк-авеню и прилегающим к ним поперечным улицам приходится добираться только на такси, автобусом или пешком. Но ни одному из психиатров и в голову не приходит переехать на запад, кроме нескольких смельчаков, обосновавшихся на Сентрал-Парк-Вест. Очевидно, их аристократические претензии вполне удовлетворяются возможностью взирать на Пятую авеню через парк.

Или эта страстная любовь к восточной стороне проистекала из простейшего силлогизма: Ист-Сайд = стильно, психиатрия = стильно, следовательно, Ист-Сайд = психиатрия. Или потому, что понятия «Ист-Сайд» и «успех» в представлении людей неразделимы. Словом, каковы бы ни были исходные мотивы, но приемные психиатров находились на шестидесятых, семидесятых и отчасти в первой пятерке восьмидесятых улиц между авеню, и пациентам ничего не оставалось, как находить их там. В определенных кругах этот район так и назывался: психиатрические ряды.

Бауэры занимали большую квартиру на первом этаже в доме на одной из шестидесятых улиц, рядом с Пятой авеню. Само здание стояло на Пятой авеню, но адрес приемной доктора Эмануэля Бауэра был Ист, 3. По какой-то почти мистической причине считалось, что это придавало имени доктора оттенок элегантности, как будто, проживая на Пятой авеню, можно казаться еще более аристократичным, если на просьбу назвать свой адрес коротко и веско бросаешь: Ист, 3! Сколько Бауэры платили за квартиру, Кейт даже боялась себе представить. Конечно, деньги у Никола были, к тому же, поскольку кабинет Эмануэля находился здесь же, плата за нее взималась по уменьшенной ставке.

Сама Кейт жила в просторной четырехкомнатной квартире, окнами выходящей на Гудзон, но не потому что, как говорили некоторые ее друзья, была «снобом наизнанку», просто она не смогла снять на Ист-Сайд квартиру старого типа, а что касается этих новых жилищ, Кейт скорее разбила бы себе палатку в Центральном парке, чем согласилась бы на кухню без окна, тонкие стены, сквозь которые волей-неволей слышишь телевизор соседей, радиоточку в лифте и аквариум с золотыми рыбками в вестибюле. Слава Богу, уж в ее-то квартире потолки были высокими, а стены — толстыми, и за всем этим уютом вопросы престижности района теряли для нее всякий смысл.

Пока такси мчало Кейт к Бауэрам, то вырываясь на простор из плотного потока машин, то нехотя подчиняясь его изматывающе медленному течению, она размышляла о расположении квартиры своих друзей. Собственно, если вдуматься, она была словно предназначена для вторжения любого, кто пожелает.

Со стороны Парк-авеню в высокое здание вел парадный вход с большим вестибюлем и двумя просторными лифтами. Кейт знала об этом, потому что однажды ей пришлось пройти через этот подъезд с Бауэрами, чтобы подняться к каким-то знакомым, пригласившим их на вечеринку.

Но чтобы попасть к Бауэрам, нужно было воспользоваться боковым входом. Он вел в небольшой коридор, куда выходили всего две двери, расположенные друг против друга. Через одну вы попадали к Бауэрам, за второй находился кабинет другого доктора, чья специальность не была связана с психиатрией.

Дальше коридор расширялся и переходил в маленький вестибюль со скамейкой, лифтом и дверью, ведущей в гараж. В то время как в парадном холле постоянно сновали люди, этот, маленький, мог похвастаться только лифтером, который, соответственно своей должности, чаще всего пребывал в лифте, поднимаясь или спускаясь с верхних этажей. Значит, большую часть времени вестибюль пустовал. Ни квартира Бауэров, ни кабинет второго врача в течение дня не запирались.

Пациенты Эмануэля просто входили и ожидали в маленькой приемной, пока Эмануэль пригласит их в своей кабинет. Теоретически, если лифт был наверху, кто-то мог войти незамеченным в любую минуту.

Разумеется, и этим входом с улицы пользовалось достаточное количество народу. Кроме другого врача, его больных и медсестры, которая, кажется, только и делает, что приходит и уходит, были еще сам Эмануэль и его пациенты: один на приеме у доктора, а другой в приемной. Затем Никола, домработница, сыновья Бауэров, Саймон и Джошуа, друзья Никола, приятели мальчиков и, конечно, кто-то из жильцов верхних этажей, кто мог войти с улицы и ждать лифта в вестибюле. Кейт становилось все очевиднее, вероятно и полиции тоже, что тот, кто совершил убийство, хорошо знал расположение квартиры и привычки Бауэров. От одной этой мысли на душе у нее стало тревожно и неуютно, но она решила, что сейчас не время предаваться унынию.

Ей хотелось надеяться, что кто-нибудь заметил убийцу, хотя надежда эта была шаткой. Ведь убийца, будь то мужчина или женщина, мог выглядеть просто как жилец этого дома, или гость, или пациент, а поэтому оказаться совершенно незапоминающимся, как бы невидимым.