Мария Ветрова - Обретенный май

— Да уж знаете, что готово. — Нюся ускорила шаг, прихватив по дороге темно-вишневый шелковый халат Нины Владимировны. — Ну а насчет дома — кто знает?.. Пока Галина там жила, я за дом спокойна была, а без нее… Будто не знаете, что сторожиха новая — пьянь и положиться на нее с достоверностью нельзя…

— Не ворчи, — сухо бросила Нина Владимировна. — Сами управимся. Дел там — всего ничего: проветрить как следует, пыль стереть да полы помыть… Продукты Женя еще вчера завез, так что…

Отсутствие на даче Гали было еще одной причиной мрачного настроения Нюси. Галя много лет подряд работала помощницей по хозяйству в соседнем особняке, и женщины крепко сдружились, часто сиживали по вечерам за самоварчиком, когда оба дома затихали, наконец-то угомонившись, и беззлобно перемывали косточки своим хозяевам. Однако в нынешнем году соседский дом был продан неизвестно кому. Гали не стало. Нюся потеряла свою закадычную подружку, а заодно и доверенное лицо, которому ежегодно поручалось следить за приведением генеральского особняка в порядок после зимней спячки.

— Чай здесь будете пить или как? — поинтересовалась Нюся, горько вздохнув.

— Или как, — усмехнулась Нина Владимировна. — Ну-ка помоги подняться, что-то спина у меня сегодня…

— Так может, отложим машину-то? — слегка оживилась Нюся.

— И думать не смей! — Нина Владимировна рассердилась не на шутку, отчего сил у нее тут же прибавилось и она самостоятельно села среди взбитых на совесть подушек.

Искусно заваренный чай с поджаренными тостами уже ждал их на кухне, и пока женщины дружно и, как издавна повелось в этом доме, молча завтракали, остатки ночного кошмара окончательно развеялись, можно сказать, выветрились из памяти Нины Владимировны.

2

К полудню Москва раскалилась так, словно на дворе было не начало мая, а знойная вершина лета — август. Эльвире, молча стоявшей возле давно не мытого распахнутого настежь окна, почудилось, что от асфальта подымается полупрозрачное марево, искажающее очертания редких в этот час прохожих и машин.

Кондиционеров в помещении их районного суда не было — в надежде хоть как-то разогнать пыльную духоту, царившую в кабинете, пришлось настежь распахнуть окно. Духота их помещения никуда не делась, зато к ней добавился запах бензиновых улиц… Эльвира отвернулась от окна и тут же наткнулась на любопытный взгляд молоденькой секретарши, корпевшей в своем углу над целой кипой повесток.

В этот момент дверь распахнулась и в кабинет, как всегда стремительно, вошел ее непосредственный шеф, помощником которого Эльвира работала последние пять лет. Немного бледный после заседания, он еще не успел снять свою судейскую мантию. Он никогда не спешил разоблачаться, поскольку отлично знал, что мантия ему идет. Эльвира, закусив губу, через силу улыбнулась Владимиру Павловичу. Она не сомневалась, что об ее очередном провале он уже знает, а возможно, и лично участвовал в нем, не желая обзаводиться новым помощником… Она бы ничуть не удивилась, узнав, что именно так все и обстоит. Эльвире Сергеевне Паниной было сорок пять лет, и попытка пройти комиссию, дабы получить вожделенную судейскую должность, являлась для нее последней из предпринятых до этого трех.

Кивнув в знак приветствия, шеф неожиданно положил на ближайший стол целую кипу бумаг, которые нес в свой кабинет, смежный с комнатой секретаря, и, подойдя к Эльвире, положил обе руки ей на плечи. Девчонка в своем углу, забыв про повестки, откровенно разинула рот и уставилась на них округлившимися от изумления глазами.

От неожиданности Эльвира вспыхнула до ушей и сделала попытку слегка отстраниться. Но руки шефа лежали на плечах тяжело и сильно, недостижимая для нее мантия, казалось, окутывала и ее тоже с ног до головы…

— Элечка, — голос Владимира Павловича был почти нежным, словно он собирался объясняться ей в любви. — Скажи мне, ради бога, почему ты не обратишься к Сергею Григорьевичу?.. Гордость заела?.. Но какая может быть гордость перед собственным отцом?!

— Нет… — Эльвира уже пришла в себя, убедившись, что поговорка «клин клином вышибают» действительно справедлива. Ибо последнее, что можно было ожидать от шефа сейчас — так это упоминание о ее отце. Одно изумление вышибло другим, и она вдруг успокоилась. — Это, Владимир Павлович, не гордость, а, если хотите, правило жизни…

— Ну что ж… — Шеф убрал руки с Элиных плеч и отступил назад, освобождая ей отступление к дверям. — В таком случае от меня сочувствия не ждите: уж кто-кто, а вы прекрасно знаете, что судьи — это клан, в который посторонних, пардон, не впускают… Одно дело — дочь самого Кавтуна, другое — опытный сотрудник районного суда Эльвира Сергеевна Панина… Опытнейший, умнейший, но всего лишь сотрудник…

И совсем другим голосом, с обычными суховатыми интонациями, бросил уже на ходу:

— Кстати — приятного Вам отпуска! Вы ведь с завтрашнего дня в отпуске, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь…

— Отдыхайте!.. Да, чуть не забыл: там, в холле, я, по-моему, только что видел вашего супруга. Всего доброго!

Судейская мантия мелькнула в дверях кабинета и исчезла. Молча взяв сумочку, так и оставшуюся лежать на подоконнике, Эльвира направилась к выходу, не взглянув на молоденькую секретаршу.

Володя и в самом деле уже ждал ее. Только не в холле, а в машине — вишневой, недавно купленной на деньги свекрови «девятке», предмете его нежной любви и гордости. Она уже давным-давно смирилась с тем, что у мужчин свои причуды, тем более что в данный момент ее интересовало совсем другое.

— Ну как дела? — Эля нырнула за приоткрытую мужем дверцу салона.

— Все прекрасно, не волнуйся, — Володя ласково улыбнулся жене. — Лайнер надежный, через час уже буду в Риме…

Про комиссию Володя даже не спросил. За восемнадцать лет совместной жизни он научился узнавать обо всем, что происходит с женой, каким-то неведомым ей, почти мистическим образом. А немыслимая тактичность мужа и была, по Элиному убеждению, тем самым цементом, который так прочно скреплял их брак… Она отлично понимала, что ее собственный характер вряд ли этому способствовал, во всяком случае после того, что сделал с ней ее собственный отец… Она, вероятно, и со свекровью давно бы уже поссорилась, навсегда избавившись от ее проклятой опеки, если бы не девочки… Своих внучек-близняшек старуха действительно любила, и, если бы не она с ее невыносимой для Эльвиры щедростью, которой со столь легким сердцем пользовался ее муж, многое в жизни Сонечки и Кати выглядело бы куда тускнее и обыденнее… От учебы до нынешних римских каникул… Целый месяц в Италии. Правда, потом и им, горемычным, придется жить в генеральском особняке вплоть до сентября…