Тери Сан - Лёд и пламя. Слишком поздно

   Наверное, следовало продолжать ждать, надеяться, что время станет помощником, а не палачом, и однажды ты протянешь ладонь навстречу. Верить в это, надеяться; до бесконечности можно держаться за надежду. 'Имеет ли любовь срок годности?' Но... не смог. Хотел всё и сразу, наверное. Естественное человеческое желание любить, быть любимым, просто быть. Ждать оказалось так же мучительно, как не иметь возможности видеть тебя каждый день, прикасаться.

   'А знаешь, Серг, я отсчитывал время до твоего прихода'. Молился часам. Стрелка медленно движется к трём. У тебя заканчиваются занятия. Десять минут, чтобы добраться до меня. Потом звонок в дверь... Самые тяжёлые минуты напоследок, считаю даже секунды, не могу заниматься абсолютно ничем. Смотрю на часы и медленно ползущую убийцу-стрелку. Спасение или приговор. Придёшь или нет?

   Я жил днями наших встреч, только они имели значение. В училище я приходил исключительно ради тебя, летел с самого утра, чтобы стоять в коридоре на лестнице, ждать, когда появишься, вынырнуть навстречу. Страдать, если прозвенел звонок, а ты не появился. И весь урок сидеть и мучительно гадать: "Где ты? Приедешь сегодня или нет?"

   Я жил мгновениями перемены для того, чтобы увидеться с тобой в коридоре, покурить под лестницей, сходить в столовку и потом вместе пойти ко мне домой.

   Мы гуляли по городу в ожидании автобуса. Я провожал тебя ежедневно, чтобы, стоя на остановке, в ту секунду, когда подходил автобус, кивнуть, улыбнуться, прощаясь, и поймать взгляд.

   Безмолвное признание - тоска, грусть, светлая печаль, не желающая разлуки, нежность, сожаление, понимание... Смутный порыв наших скрытых чувств за миг до расставания.

   - Я тебя люблю! - сказал я. - Делай с этим что хочешь. Я тебя люблю, Серг.

   Ты знаешь, это признание было самым страшным из всего, что происходило в моей жизни.

   Мы стояли в общежитии. Начался дождь. Мы забежали в парадную и сидели на подоконнике пятого этажа в ожидании, когда он прекратится, пили пиво из одной бутылки на двоих, болтали и...

   И я внезапно понял, что это конец. Что я не могу больше держать свои чувства в себе. Лавина дрогнула, прорвалась и стремительно несётся с горы, чтобы смести маленького упрямого лыжника разума, который всё понимает. Он понимает всё, но от лавины не убежишь.

   - Я тебя люблю, Серг, - признался я.

   И больше ничего не сделал и не сказал.

   Мне так хотелось обнять тебя, прижаться лбом, зарыться рукой в чёрные жёсткие волосы, уткнуться губами и стоять молча.

   За окном ругался и плакал дождь, неистовый ливень моей холодной любви хлестал по стеклу, грозя разбить окна. Где-то там, в бессмыслии, утонул целый мир - город, машины, люди со своими большими и маленькими проблемами, а мой мир сосредоточился на заплёванной площадке общежития, погружённый во мрак.

   Мне хотелось сделать шаг, обнять, но я банально боялся, что оттолкнешь с отвращением. Нечто большее, чем страх. Меня трясло от одной мысли о том, что ты сейчас уйдёшь и никогда не примешь моих чувств, но, может быть, так будет правильно. Честный ответ, и всё закончится здесь и сейчас, похороненное бесконечным дождём.

     'Дождь стучится в окно, он будто просит войти,

     Он будто просит меня его за что-то простить,

     И его слезы стекают по стеклянной щеке.

     Ну, а я забиваю свой последний штакет,

     И свой последний стакан я сегодня допил.

     Я забыл, что когда-то кого-то любил,

     И я убил в себе всё. Теперь дело за малым -

     Убить себя вовсе мне только осталось.

     Ну, а дождь будет также стучаться в окно,

     Оставаясь за тонкой стеклянной стеной'.

      Ты стоял и смотрел в окно.

     'Стучу по твоей крыше,

     Но ты не услышишь, ты, как всегда, ничего не поймёшь.

     Но не стану я тише, мои капли напишут

     На твоём окне: 'Это был дождь'.

   А я... я умирал. Умирал, стоя рядом, в агонии отказа, умирал каждую секунду. Тебе ведь нужно было всего лишь повернуться и сказать. Всё что угодно сказать. Сказать: "Пошёл ты на х..., Макс". Или принять мои чувства. Сделать хоть что-то.

   - Мне сестра в подарок купила классные ботинки, - сказал ты. - Английские. У них подошва толще, чем у наших.

   - Круто - ответил я. И умер.

   Мы больше не поднимали этот разговор. Говорили о чём угодно, но никогда не касались этой темы. Запрета. Табу.

     'Стучу по твоей крыше, но ты не услышишь.

     Ты, как всегда, ничего не поймёшь...'

   Ты убил меня, Серг. Зачем же ты убил меня так? Подвесив между небом и землёй, дав крохотную надежду и отбирая каждую минуту своим поведением, своим существованием, поступками? Ты не хотел терять меня как друга?

   Чего же ты хотел, Серг?

   ******

   - Макс, эта надпись про меня. Я - отморозок, - прошептал ты, словно испуганно или тревожно, я не разобрал эмоцию и порыв, что её породил.

   Мы стояли в подъезде моего дома и курили, а на стене жирным чёрным маркером была выведена надпись: "Бей отморозка. Бей!"

   - Почему? - спросил я удивлённо и даже поперхнулся.

   Ты так редко делал признания о себе. Разве что, когда бывал пьян. А вот сейчас совершенно трезвый, на здравую, вроде бы, голову.

   - Потому что так и есть, - ответил ты, глядя в сторону. - Я словно какой-то отмороженный внутри.

   - Ясно, - сказал я и выкинул хабарик в окно вполне удачным щелчком пальцев. - Пошли домой?

   Я больше не говорил о любви, не поднимал тему и не затрагивал случившееся никак. Сделал вид, что ничего не было, точно так же, как и ты. И спустя некоторое время лёгкая короткая неловкость, образовавшаяся между нами, исчезла и сошла на нет, стёртая яркими солнечными днями каждодневных событий, происшествий, учебных дел.

   Наутро после признания в училище я не пошёл, не мог тебя видеть. К счастью ночная беготня под дождём не прошла бесследно, у меня поднялась температура, и я вполне серьёзно заболел на несколько дней, чтобы на законном основании избежать встречи, но... Ты пришёл в гости вечером, как ни в чём не бывало, принялся болтать, рассказывать, выражать сожаление, что я сегодня пропустил такую возможность сходить в клуб бесплатно.

   Я молчал, лежал, завернувшись в одеяло, с полотенцем на голове, слушал твою болтовню и думал о том, что я дурак, самый ужасный дурак на свете. Чудовищный дурак. Стыдно.

   Я отвернулся к стене. Ты замолчал с удивлением. А я лежал, отвернувшись носом к розетке, и тихо плакал, глотая слёзы. Мне хотелось, чтобы ты ушёл или остался, обнял, сказал пару слов, любых, но... Это же бессмысленно.