Каменные цветы - Влада Ольховская
— Ее никто не гнал, — наконец сказала Ирина. Она не сомневалась, что Охримовский заметил, как она рассматривает его. Ей было все равно. Чего тут стыдиться, если на него все так смотрят?
— Но у нее были причины уйти. Я бы на ее месте тоже ушел, если бы со мной так поступили. Вы сказали ей, что я был против такого решения?
— Да как-то до этого не дошло… Беседа вообще нехорошая получилась, в основном Егорова скандалила. Она была не настроена на то, чтобы цивилизованно все обсудить. Ей хотелось истерики.
— Опять же, я ее понимаю. У нее забрали ее работы, если называть вещи своими именами.
— Никто у нее ничего не забирал, ей заплатят!
— Вы знаете, о чем я, — Охримовский обернулся к ней, и Ирина в который раз отметила, насколько синие у него глаза. Она больше ни у кого такого цвета не встречала. — Она создала значительную часть коллекции, которую выбрали из очень многих наших предложений.
— Не половину даже!
— Треть. Треть — это много. Мы оба знаем, что вы представили партнерам работы нескольких десятков дизайнеров, при этом настойчиво продвигали только меня.
— Ну что вы, Юрий, в самом деле! — вспыхнула Ирина.
— О, нет, я не против. Я прекрасно понимаю истинное значение рекламы, и речь вообще не обо мне. Я просто пытаюсь сказать, что у Светланы были причины реагировать вот так. Примите мой совет: не подписывайте заявление об увольнении. Дайте ей внеплановый отпуск, она заслужила. Она успокоится и вернется, и всем так будет лучше.
Ирина едва удержалась от того, чтобы презрительно фыркнуть. Перед Охримовским ей хотелось быть очаровательной и женственно мягкой, только и всего. Кому-то другому она бы сразу заявила, что Егорова — сомнительный ресурс. Талантлива ли она? Безусловно. Но ценность сотрудника определяется как его талантами, так и вредом, который он способен принести.
— Для этого уже слишком поздно, — вздохнула Ирина. — Егорова так хотела уйти, что я сразу же подписала ее заявление.
— Вот как? Это очень печально.
— Вы что, действительно хотите, чтобы она вернулась?
— Это будет к лучшему, — указал Юрий.
Слышать такое от него было неприятно, однако Ирина решила не спорить. Особенно при том, что сейчас она могла ему угодить, а это ее всегда радовало.
— Что ж, я бы на вашем месте не спешила с ней прощаться.
— Что вы имеете в виду?
— Так ли много компаний, где может устроиться дизайнер ювелирных украшений? — усмехнулась Ирина. — Нет, совсем не много. А с такой записью в трудовой — тем более. Полагаю, наша блудная дочь немного погуляет, успокоится и вернется к вам. Тогда, возможно, я позволю вам лично провести с ней собеседование и решить, нужна ли она в нашей команде. А теперь давайте все-таки вернемся к основному проекту.
* * *
Лана только сейчас заметила, в какой бардак превратилась ее жизнь.
Причем буквально.
В последние дни, когда стало известно, что представители конкурса красоты будут отбирать работы дизайнеров «Вирелли», Лана жила там — в мастерской, за своим столом. Там она проводила большую часть времени, в квартиру возвращалась поздним вечером, чтобы отдохнуть и переодеться. И даже в эти короткие часы ее не отпускали мысли о работе: об этом напоминали эскизы, валявшиеся повсюду. На столе, на диване, даже на полу… Ненужные рисунки. Напрасные мечты.
Ей нравилось жить в таком ритме. Когда несешься вперед и думаешь только о будущем, не обязательно оборачиваться, и за спиной можно оставить что угодно — и грозовые тучи, и могильные кресты. Она надеялась, что так будет и дальше. Если бы все сложилось как надо, сейчас она жила бы конкурсом… Обведенный день календаря казался теперь издевательством.
Ей нечего было делать, некуда спешить, и ничто уже не могло отвлечь ее от тупой боли в груди. Нужно было взять себя в руки, двигаться дальше, а сил просто не осталось. Зачем дергаться, если все равно обманут? Она столько лет отдала «Вирелли», столько сил… и что? Кто-то оценил? Кто-то хоть на секунду задумался, прежде чем отнять у нее проект, который мог изменить ее жизнь?
Лане теперь казалось, что все не по-настоящему. Она как будто застряла в кукольном доме, в котором другие решали за нее, где она будет жить, что делать, как одеваться. Боль в груди нарастала, из памяти выбирались черные мысли. Ради чего ей вообще держаться? Одинокая тетка, уже не самая молодая, если совсем честно, в захламленной квартире, где в пыли можно рисовать новые эскизы…
У нее ничего не получилось — ничего по-настоящему важного. А если не получилось до сих пор, уже и не получится, боль нужно глушить сейчас, есть только один способ сделать это быстро и наверняка… Плохой способ. Но действенный. Принять его, как лекарство, и очень скоро можно будет не думать ни о напрасных годах работы, ни о развалившейся жизни, все скроется в сладком мутном тумане.
Она уже решилась на это. Оделась, отыскала кошелек, подошла в двери. Даже коснулась ключа, чтобы отпереть замок, когда взгляд сам собой упал на черный крест, особенно яркий на бледной коже запястья.
Что бы он подумал?..
Лана отвела руку от ключа, сделала шаг назад. Нет, еще не время. Силы все-таки есть, совсем чуть-чуть, но пока достаточно, чтобы продолжать бороться даже через боль. Ну а сдаться… Сдаться — дело нехитрое, можно будет хоть завтра, если ничего не получится.
Лекарство ее в любом случае дождется.
* * *
Лана много раз слышала его имя, а вот видела этого человека впервые. Теперь она старалась рассмотреть его украдкой, так, чтобы не пялиться совсем уж открыто.
Интернет подсказывал, что Эдуарду Лаврентьеву шестьдесят семь лет, на этот возраст он и выглядел. Сухой, подвижный, седоволосый и уже заметно полысевший. Он носил дорогой костюм — ткань выдавала это. Однако на Лаврентьеве и пиджак, и рубашка сидели так неудачно, словно только что были сброшены с чужого плеча. Линзы крупных очков искажали его глаза, выдавая сильную близорукость. Из-за этого Лаврентьев становился неуловимо похожим на креветку.
Причем мрачную и откровенно враждебную креветку. Это было и смешно, и неприятно, потому что ворчливый, вечно хмурящийся дед был главной надеждой Ланы. Именно он сейчас управлял модным домом «Русская легенда» — главным конкурентом «Вирелли».
Он почти не говорил с Ланой. Она не такого ожидала. Когда-то, когда она устраивалась в «Вирелли», отдел кадров допрашивал ее несколько часов, а потом только допустил к директору. Здесь же
