Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой
Как у директора все получалось, бог весть. Но – получалось. Однажды он отказал в приеме дочке какого-то колбасного короля, а когда тот взъярился, мол, я за свои деньги ей могу три Оксфорда обеспечить, директор лишь кротко согласился. Дескать, Оксфорд – пожалуйста, но в нашей школе ваша девочка учиться не станет. Если бы с первого класса, можно было бы что-то обсуждать, а сейчас вы ее настолько безнадежно испортили (и продолжаете портить), что спасибо за визит, до свидания.
Историю эту пересказывали в разных вариантах (колбасный король превращался то в замминистра, то в губернатора, девочка становилась то мальчиком, то тремя детьми сразу), и, по правде говоря, Мия слушала сочинителей легенды с некоторым скепсисом. Объясните, пожалуйста, хотелось ей фыркнуть, откуда это все известно, если скандальный папаша беседовал с директором за закрытыми дверями? Теоретически можно было представить, что Елизавета Максимовна их разговор слышала, но чтобы она потом кому-то рассказала? Да скорее Медный всадник с места сойдет!
И все же история выглядела правдоподобной. Потому что факт оставался фактом: отморозков в эту школу не брали – ни за какие деньги. Борька и ему подобные являлись, так сказать, пограничным случаем. И было их совсем немного.
Директора Мия не боялась. Елизаветы Максимовны робела слегка, а «самого» нет, нисколечко.
Илларион Петрович поднял голову от груды громоздящихся перед ним бумаг и, Мия могла поклясться, так же, как Елизавета Максимовна, в одно мгновение оценил ситуацию, увидев и алеющую скулу, и измятую блузку, и отсутствующую пуговицу.
– Здравствуй, Мия. Садись. Слушаю тебя.
Ни одного лишнего слова! Мия мысленно восхитилась. Директорская лаконичность вкупе с дружелюбным «ты» помогли как-то вдруг моментально успокоиться. И слова нужные сразу пришли, и голос не задрожал. Весь рассказ – сухой, как протокол, – занял не больше трех минут.
– Елизавета Максимовна, – он ткнул в клавишу селектора. – Отыщите Галину Георгиевну.
Галиной Георгиевной звали школьного психолога. Ученики, разумеется, называли ее Леди Гага. Но не с насмешкой, а скорее уважительно.
Дверь кабинета распахнулась секунд через десять после отданного распоряжения. Мие подумалось, что Елизавета Максимовна вызвала психологиню еще несколько минут назад, не дожидаясь указаний.
Леди Гага коротко улыбнулась Мие (не тратя слов на приветствие) и обратилась сразу к директору:
– Что у нас, Илларион Петрович? Некорректное поведение? Или даже…
– Боюсь, что «или», – сухо сообщил он. – Попытка, к счастью, неудачная, но вполне недвусмысленная.
– Вижу, – так же сухо констатировала Леди Гага. – Зверев?
Директор молча кивнул.
– Алла Витальевна уже в курсе? – деловито уточнила психологиня. – Или пока без нее?
– Думаю, Елизавета Максимовна ее уже вызвала, – усмехнулся директор.
Попытка? Мия не сразу поняла, что они имеют в виду попытку изнасилования. Иначе к чему речь об Алле Витальевне, исполняющей обязанности школьного юриста? Но ведь Борька не пытался Мию изнасиловать… или… пытался? Да ладно, не настолько же он идиот – в раздевалке, куда в любой момент может заглянуть нежелательный свидетель. Но если посмотреть на ситуацию с другой стороны… Сверху, из руководящего кресла…
Ну Илларион Петрович, ай да умница! Если Борьку просто отругать за «неподобающее поведение», он, потупив голову, скажет, будто «не знает, что на него нашло», и жарко поклянется «больше никогда». А то и вовсе вспомнит, что лучшая защита – это нападение, и попытается переложить вину на Мию, она, мол, сама… Пуговица и след от удара на щеке – свидетельства не абсолютные, их всяко можно истолковать, и выйдет его слово против ее. Но вот если пригрозить полицией… Да, на этом поводке Борьку можно жестко держать. В конце концов, сама-то Мия именно уголовным преследованием ему пригрозила! Правда, сейчас уже забыла об этом – в тот момент ее несло чистое наитие… Но каков директор! В секунду все просчитал!
– Ступайте, Мия, – он слегка улыбнулся, смягчая официальный тон. – У вас ведь занятия закончились уже?
– Еще факультатив по биологии…
– Ах да, конечно. Скажите Елизавете Максимовне, чтобы обеспечила вас рубашкой. И, наверное, компресс какой-нибудь пригодится? Ступайте.
Запас форменных рубашек, брюк, юбок – а также флаги, ленты и бог весть что еще, практически на любой случай, мало ли что в школьной жизни может произойти – хранился в кладовке, что располагалась за танцзалом и размером была примерно с него же. Мия поморщилась: идти через полшколы в пострадавшей блузке (да еще в торжественном сопровождении Елизаветы Максимовны!) – удовольствие ниже среднего. Но куда деваться! Явиться на факультатив в растерзанном виде и вовсе невозможно. Не ходить? Ну да, от директорских распоряжений не увиливают. Ладно, любопытствующие и сочувственные взгляды – не самое страшное. Голову выше, плечи расправить – и пусть они все хоть глаза на ней сотрут!
Проходить сквозь строй любопытствующих, однако, не пришлось: новая форменная блузка висела на стуле справа от кресла, в котором восседала Елизавета Максимовна.
– Там переоденься, – распорядилась она, кивнув в сторону неприметной дверцы в углу приемной, за которой располагался директорский туалет. – Сперва вот это приложи, – секретарша вручила ей полотняный сверточек. – А когда переоденешься, сразу вот это, – она подала Мие влажную, пропитанную чем-то темным салфетку.
В сверточке оказались ледяные кубики (ах да, в приемной же холодильник стоит), салфетка же, вероятно, была свинцовой примочкой или чем-то вроде того – чтоб синяк под глазом не образовался. Ай да Елизавета Максимовна! Ну и блузка, разумеется, точно впору – но это как раз не фокус: у секретарши в компьютере все данные на всех учеников, от размеров и дней рождений до пищевых и лекарственных аллергий.
Переодеваясь, Мия мстительно думала: вот теперь Боренька попляшет! Судя по созыву «большой тройки», спускать «шалость» на тормозах директор точно не собирается. Или, может, наоборот? В смысле, наказывать Бореньку не будут, зато угроза наказания останется и послужит очень эффективным воспитательным рычагом. «Строгий» поводок, дамоклов меч и все такое – неплохой инструмент, чтобы и Борьку в рамках приличного поведения удерживать, и другим предупреждение сделать. В школе ничего ведь не скроешь, так что Боренькины прихлебатели, готовые каждую его «шалость» за образец брать, поневоле притихнут. Правда, мамаша может сыночка в другую школу перевести, от злых языков подальше, но это бабка надвое сказала.
В другую школу Борьку все-таки не перевели. Но Мию он больше не трогал (да и вообще никого, кажется), только гадкие шуточки за спиной отпускал. Вот как сейчас. Развлекался. Ну ничего, выпускной год на исходе. А там можно будет забыть этого гада, как страшный сон.
Ладно, на самом деле школа хорошая. И таких, как Борька, немного. Но почему-то видно именно их. Мие вспомнилась чья-то саркастичная шуточка: «Что может быть отвратительнее, чем увидеть в
