Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева
Мне было 14 лет, но история, которую доверили, раз и навсегда поставила точку в моём желании оказаться «той самой».
Я долго не могла уснуть вечером, а утром проснулась совершенно другим человеком, и Алекс навсегда перестал быть для меня мужчиной и остался лишь другом и отцом. Иногда мне кажется, что я люблю его больше чем маму, больше чем своего родного отца, больше чем всех своих братьев и сестёр вместе взятых, больше чем всю мою семью и себя саму! Потому что Алекс – это целый мир, необыкновенный мир, красочный, яркий, радостный, счастливый как Рождество…
И вот, в тот сентябрьский вечер я узнаю о существовании копии Алекса, которая моложе его самого на 20 лет и явно никому не принадлежит! Вот только мне было невдомёк, что Эштон, на самом деле, вовсе никакая не копия…
Глава 2. Откуда взялся Эштон?
Никто вслух не обсуждает происхождение Эштона. Я долго пытаюсь добиться от матери любых объяснений по этому поводу, но она как скала – непоколебима. Вытерпев неделю, отправляюсь за ответами к Алексу.
Отец работает в кабинете, как обычно, чертит проекты в своём гигантском планшете.
– Это будет жилой дом или офисы? – спрашиваю.
– Конечно, жилой. Ты же знаешь, Соняш, я теперь строю только дома для жизни, а офисами пусть занимаются другие архитекторы.
– А что это за стержень посередине?
– Это не стержень, а основа. Ну, вообще-то, в некотором роде стержень – ты права. Квартиры будут вращаться вокруг своей оси, давай покажу.
И Алекс показывает мне 3D видео, рассказывающее о концепции его проекта.
– А зачем это нужно? – спрашиваю.
– Ну, во-первых, это удобно: хочешь солнце – поворачиваешься к нему, не хочешь – отворачиваешься. Плюс экономия энергопотребления.
– А Эштон откуда взялся?
Алекс тут же меняется в лице, его тёплая улыбка гаснет, он морщит лоб и замечает:
– Ты точно, как твоя мама: никаких плавных переходов, сразу трескаешь по лбу!
– Так откуда?
– Из прошлого.
– Он твой сын?
– По всей видимости, да.
– Ты не знаешь точно?
– Нет.
– Но ты узнаешь?
– А как ты думаешь, это уместно? На моём месте стала бы ты это делать?
– Нет.
– Ну, вот и я тоже.
– Помнишь, ты рассказывал мне о важности защищённого секса?
– Конечно, помню. А что такое? Ты…
– Нет не я, а ты! Так откуда Эштон?
Алекс вздыхает, молчит некоторое время, затем поднимается и, засунув свои ладони в карманы брюк, подходит к панорамной стене. Молчит, глядя на море, затем внезапно отвечает:
– Знаешь, случаются такие моменты в жизни, когда ты эмоционально настолько истощён, что теряешь контроль. Перестаёшь заботиться о важных вещах, кажется, что ничто больше не имеет значения, и ты просто делаешь то, что хочется в эту секунду, не задумываясь о последствиях. Это был как раз такой момент.
Какое-то время мы молчим, потом он продолжает:
– Мать Эштона – та самая женщина, которая помешала твоей матери принять важное решение. Я всегда думал, что это же самое решение являлось единственно верным… но только не для тебя, Соняш!
Алекс внезапно оборачивается, смотрит мне в глаза уже совершенно другим взглядом – живым, даже в некоторой степени озорным, и добавляет:
– Ты только подумай, Соняш! Тебя бы не было, не было бы Эштона, если бы твоя мама сказала одно короткое, но такое большое «да» в тот день!
– Но были бы другие…
– Да, возможно. Это были бы наши с твоей матерью совместные дети. Но тебя бы не было! А я не представляю нашей жизни без тебя, понимаешь? И не хочу представлять!
– А без Эштона?
– Сонь… Ты росла на моих глазах, какое-то время даже в моих руках. А Эштона я не знаю. Понимаешь?
– Мне кажется, ты его не любишь…
– Нельзя любить кого-либо, не зная его. Дай мне время, пожалуйста.
– Но маме Эштон нравится!
– Твоя мама – самое доброе и любящее существо на планете, она любит всех детей, независимо от их происхождения. Я не могу так. Надеюсь, что смогу полюбить его. Надеюсь.
Он снова задумчиво смотрит на спокойный серый залив. Я подхожу и обнимаю его сзади – знаю, что делать, когда отцу плохо или неспокойно. Его губы тут же растягиваются в улыбке, он поворачивается ко мне, целует в макушку, а руки заключают в объятия.
– Это случилось в те ваши пять дней в Париже, о которых ты мне рассказывал?
– Да. Именно тогда.
– Подумать только… Всё это время он жил в Париже, а ты даже не знал о нём! Он твой сын, в этом нет сомнений. Он так похож на тебя!
– Я знаю, – отвечает отец со вздохом.
Вообще, надо сказать, не только я, но и Лёха обожает Алекса, даже относится к нему с нескрываемым почитанием, а вот с родным как-то не ладится у него. Даже и не знаю, почему. Я папу Артёма вижу довольно часто, бывает даже, что ужинаю у него. Мы легко находим общие темы для бесед, да и вообще, чувствуем себя в компании друг друга вполне комфортно. Я знаю, что он любит меня, и Лёшку, конечно, тоже, а то, что случилось между ним и матерью – это их история и их трагедия. Я всегда буду оставаться для него дочерью, а он для меня отцом.
А ещё у меня немного болит сердце о нём, о его судьбе. Мой родной отец не достиг слишком многого, как Алекс, например, и это, я подозреваю, некоторым образом давит на него. Не столько сам этот факт, сколько то, что мама ушла от него к более успешному мужчине. Он часто бывает в депрессивном расположении духа, редко видится с друзьями, которых у него не так и много, живёт один и, насколько мне известно, не имеет постоянной подруги. Я пытаюсь уговорить его начать встречаться хоть с кем-нибудь, ведь ему всего сорок четыре года, это не молодость, но и не старость! Сколько людей находят друг друга в таком возрасте, а бывает и позже! Даже фильм про это сняли: «Москва слезам не верит» называется, моя мамочка его обожает, особенно исполнять песню про Александру. Мы, бывает, вместе её поём под настроение: мама, безголосая Лурдес и я. Аннабель петь не любит, хотя умеет, но обожает рисовать – это умение, почти талант, передал ей отец, очевидно.
Алекс у нас – скопище талантов, навыков и умений. Он всё может, всё знает, всё умеет, и притом лучше всех. Немудрено, что у моего родного отца Артёма прогрессирует чувство неполноценности на таком фоне… Но
