Юрий Барышев - Мадам Гали. Операция «Сусанин»

Был объявлен публичный конкурс на лучший проект. Победителем оказался сравнительно неизвестный до того архитектор Шарль Гарнье, тридцати пяти лет от роду, лауреат престижной премии в области архитектуры Гран-При-де Ром и выходец из тех самых трущоб, которые так весело и бодро сносил Хауссманн.

Постройка Оперы заняла пятнадцать лет. Впрочем, Гарнье давно уже снискал себе репутацию «романтика», правда, в архитектурном стиле. Кто, кроме неисправимого романтика, способен потратить 15 лет жизни на постройку оперного театра?

Эти пятнадцать лет видели и франко-прусскую войну, когда артиллерийские снаряды чудом не разрушили почти готовое здание, и Парижскую Коммуну, когда отступавшие коммунары ее почему-то пощадили. Видели они и республиканское правительство, возглавившее Францию после бесславного конца царствования Наполеона III — бедствие, возможно, и похуже для начатого в эпоху империи театра, чем любые войны, если бы не фантастическая настойчивость Гарнье, который, когда речь шла о его любимом детище, был абсолютно неразборчив в средствах.

Постройка Оперы столкнулась не только с военными, политическими и бюрократическими трудностями. Немало было и трудностей технических. И первая, едва ли не самая сложная, возникла от того, что здание, по легкомыслию ли Хауссманна, или еще по какой причине, должны были возводить на влажной, пропитанной водой, песчаной почве набережных Сены. Хуже того, когда рыли котлован, выяснилось, что непосредственно под будущим театром протекает один из подземных притоков Сены!»

Мари слушала экскурсовода и вспоминала Жана. Когда-то он рассказывал ей почти то же самое.

Ей вдруг захотелось пройтись по местам, где они были счастливы с Жаном. Пусть не как влюбленные, пусть в компании друзей. Но где они были вместе, и им было хорошо. И Мари сразу подумала про мансарду Поля.

Она решила купить бутылку вина и отметить в одиночку прощание со своей любовью. Но она не знала, что прощание выйдет таким ужасным.

Когда она, открыв дверь своим ключом, вошла в мансарду, то не сразу поняла, что происходит. Когда же смысл происходящего дошел до нее, бутылка выскользнула из рук. На шум Жан оглянулся. Они встретились глазами, и… Мари побежала. Она неслась вниз по лестнице, по улице, сама не зная куда, и слезы, которые до этого тщательно сдерживались, текли по щекам. Она сегодня унизила себя дважды. И поставила Жана в неловкое положение. И еще, наверное, они никогда не смогут по-прежнему общаться.

Дверь за Мари захлопнулась несколько минут назад, а Жан все сидел, подперев подбородок рукой. Ему было особенно неприятно, что именно Мари стала причиной катастрофы, что именно она увидела его с Гали. Мадам Легаре надоело ждать, она присела на диване, обняла Жана сзади.

— Ну что ты, — успокаивающе сказала она, — ничего страшного ведь не произошло. И она ласково укусила его за ухо.

Жан порывисто повернулся к ней и стал осыпать поцелуями ее руки.

— Гали, любимая, пойдем отсюда, — просил он, — уйдем туда, где нам никто не помешает. В место, достойное тебя.

— Жан, да что с тобой, — рассердилась Гали, — распустил нюни! Соберись, ты же мужчина!

— Я не думал, что первый раз будет так. Я не хочу ТАК, Гали. Я не могу ТАК.

— Ну что же, — Гали вскочила с дивана и стала быстро одеваться, — не хочешь — не надо.

— Гали, ты не поняла.

— Я все поняла! Ты не мужчина, ты тряпка, — Гали подхватила сумочку и направилась к двери.

— Гали, не уходи, прости, — Жан встал в дверях, загораживая проход.

— Скажи, это у тебя в первый раз? Ты — девственник?

Жан опустил голову.

— Понятно. Я не сплю с мальчиками, запомни. Хочешь меня — переспи с Мари.

— Мари — мой друг.

— Заруби себе на носу, Жан, не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Женщина-друг — это либо твоя бывшая любовница, либо будущая. Пусти.

Жан пропустил ее.

— Ты должен стать мужчиной! Переспи с Мари. Это мое условие, — крикнула она, спускаясь вниз по лестнице.

Жан остался неподвижно стоять в дверях. Он ничего уже не мог соображать, только чувствовать. Чувствовать ужасную тоску, навалившуюся на него с уходом Гали.

Мадам Легаре в самом скверном расположении духа вошла в свою квартиру. Черт знает что такое! Что позволяют себе эти юнцы! Одна требует вернуть ей кавалера, другой теряется в самый ответственный момент. Нет, больше она с молокососами не связывается! Но в глубине души она знала, что свяжется, и не раз. Молодые партнеры ей были просто необходимы для того, чтобы самой чувствовать себя молодой. Кроме того, их энергия заряжала ее. Но, конечно, не в таких случаях, как сегодня.

Хотя и с Жаном она не отказалась бы встретиться еще раз. Она погорячилась, унижая его. Для мальчика это было страшным ударом. Но, если он выполнит ее условие, можно «простить» его и возобновить встречи.

Гали налила себе стакан сока и прошла с ним в пеструю комнату. Удобно устроившись на диване, она задумалась.

Почему она поставила такое странное условие? Быть может, Мари ее злила? Было в ней что-то особенное, что роднило ее с Жаном. Они словно бы стояли по одну сторону баррикад, ту, что никогда не выбрала бы Гали. И, несмотря на всю бесконечную любовь Жана к ней, Гали, Мари была ему ближе.

— Уж не ревную ли я? — усмехнулась Гали. — И к кому? К этому безголовому цыпленку? Бред!

Она пила сок и любовалась картиной Сезанна. Но в этот раз ощущение от картины было иное, чем обычно. Она вызывала какое-то смутное беспокойство.

Пьеро и Арлекин. Белое и черно-красное.

Насмешник-Арлекин с кнутом — символом власти под мышкой. Он привык подшучивать. Над собой, над другими. И пусть это иногда получается жестоко. Главное, чтобы было смешно. Он уверенно шагает по жизни, задрав нос. Потому что усвоил главное: жизнь — это комедия, в ней побеждает тот, кто умеет смеяться.

Пьеро с широким воротником и длинными рукавами. Наверное, для того, чтобы легче было вытирать слезы. Ведь его всегда обижают. А когда обижают, это очень больно. И очень хочется плакать. И идет он, полусогнувшись, словно признавая авторитет Арлекина. Но почему-то именно его фигура вызвала у Гали беспокойство. Ей вдруг показалось, что в длинном рукаве Пьеро что-то припрятано. Какой-то тайный козырь. А, может, нож? Напрасно Арлекин так беспечен!

Гали стало не по себе. Что это — плохое настроение, интуиция, намек? И почему это как-то связано с Жаном и Мари? С такими, как они. С кем-то, кто стоит за их спиной. Гали резко встала, и наваждение исчезло. Возьмите себя в руки, мадам Легаре! Что-то вы стали чересчур впечатлительной!