Ирина Арбенина - За милых дам

Зина ожидала Ясновскую уже тридцать минут сверх назначенного времени… Они договорились встретиться на «Театральной», у первого вагона, в сторону «Речного вокзала»… Толчея на этой станции была невообразимая. И Зина то и дело в сердцах поминала «эту идиотку», которую угораздило выбрать для встречи такое место.

Но самой идиотки не было и в помине. Ясновская объяснила Зине, что будет в очках, норковой шубе и норковой шапке, а в руках у нее — решила, видно, поиздеваться! — будет журнал «Город». Норок на «Театральной» было больше, чем в сибирской тайге. И Зина то и дело дергалась, заприметив очередную норковую шубу. Хорошо, что хоть не все эти женщины были в очках… А вот журнал «Город» и вовсе никто из них в руках не держал.

Подходил очередной поезд — толпа на перроне на минуту-другую редела… И снова перрон заполнялся до самого края. Люди стояли стеной, надеясь угадать, где откроются двери, чтобы первыми ворваться в вагон. Зину, хоть и прижавшуюся к самой стене, толкали немилосердно. «И надо же еще и время такое было назначить — самый час пик!» — опять ругнула она про себя идиотку Ясновскую.

В семнадцать тридцать Зина решила, что ждать нет больше ни сил, ни смысла… Ясновская явно на сей раз не придет. Может быть, она вообще тронутая… Недаром же она сказала тогда Зине по телефону, что ей явился во сне Аркадий Самуилович и смотрел на нее долго и укоризненно… После чего она и решила выкупить фотографию у Зины…

Ну может, он снова ей приснился и велел все отменить? С такими чокнутыми бабами все бывает. А может, этот звонок вообще был с подвохом? С чего она, Зина, вообще решила, что это звонила Ясновская? Это могла быть вовсе и не она… Но кто? И что это все тогда означает?

Зина стала себя успокаивать тем, что Ясновская, возможно, по каким-то уважительным причинам не смогла явиться… И позвонит ей, когда Зина вернется домой… Но успокоиться не получалось.

Она вдруг почувствовала страшную тревогу… Страх, похожий на холодный скользкий пот, медленно начал обволакивать ее с головы до ног… Может быть, это и был самый настоящий пот — в метро было жарко и душно, а Зина — в пальто на двойном, еще социалистическом, ватине (пожарче всех этих норок будет!) и торчит тут уже невесть сколько времени…

Страх становился все сильнее — Зина начала чуять… Пора ей сматываться отсюда. Если все в порядке, то Ясновская позвонит ей еще раз… А если нет… То история, в которую она влипла, не сулит ей ничего хорошего.

Зина протиснулась к самому краю платформы, чтобы с первым поездом уехать к себе на «Пражскую». И вот уже в туннеле загудело, показались огни… Поезд стремительно приближался. Толпа напряженно сжалась перед рывком, готовая к штурму… Кто-то толкался сзади, пытаясь продвинуться в первый ряд. «Ну куда вы лезете?! — слышался возмущенный ропот. — Самая умная, что ли? Одной тебе надо, да?»

Зина, поглощенная своими мыслями и предстоящим штурмом дверей, чуть полуобернулась на шум и вдруг заметила рядом такое знакомое лицо…

«А вы-то что тут делаете?» — хотела спросить она. Но ничего уже спросить не успела — от резкого толчка она опрокинулась вниз, на блестящие рельсы. Не было даже слышно крика. Поезд, в ту же секунду надвинувшийся на Зину Барышникову, смял и протащил вперед то, что раньше было ее телом.

Женщина закрыла дверь и перевела наконец дух. Ну и замотали они ее, эти искатели приключений… Эти соискатели удачи, требующие своего места под солнцем… Но кто же мог думать, что эта ленивая Зина вдруг проявит такую активность? Когда Женщина прочитала эту дурацкую статью в поганом журнальчике «Город», то просто обомлела… Если бы она Зину не остановила, всем планам — конец… А этот дурачок Пантюхин, как он легко купился… Может, ей стоило стать актрисой?.. Когда-то в юности она мечтала… Просто цирк какой-то, что ей приходится вытворять… Но без Пантюхина она никогда бы не узнала про Зину… А каким другим способом можно было заставить его все выложить как на духу?

Все гениальное просто. Она знала, что ее хорошая приятельница Лида Головинская никогда с утра в редакции не появляется. Назначила Пантюхину встречу. Приехала в редакцию. «Ой, как жаль, что Лидочки нет… Я тут была рядом, захотела ее повидать…» Потрепалась с секретаршей, которая прекрасно ее знает. Отпустила несчастную, прикованную неотлучно к телефонам даму пробежаться по магазинам… «Я пока сделаю несколько звонков… может, и Лидочка как раз подъедет». А уж Пантюхин не задержался, явился ровно к одиннадцати. И она, очень удачно изображая главного редактора, разыграла сцену приема на работу…

Некоторое время Женщина сидела неподвижно, не раздеваясь: в шубе, сапогах, с которых стекала уличная грязь… Горел только нижний свет, и в полутьме эти темные лужи стали казаться ей темно-багровыми, похожими на кровь. Женщина потрясла головой, чтобы избавиться от наваждения. Грязь, всего лишь грязь! Да и кровь этих людей — всего лишь грязь — они не заслуживают ни жалости, ни прощения.

Надо признать, однако, что из-за этой фотографии и Зининой выходки все было на грани срыва. Нет, Женщина не боялась разоблачения. Она слишком хитра. Но искать, возможно, стали бы слишком близко от нее. А это значит, что пришлось бы остановить план. «Дерьмо! Все дерьмо!» — Женщина в ярости сжала кулаки. Пантюхин, Зина… эта учительница английского Анна Светлова… все время мешают, все время препоны, задержки, все время приходится отвлекаться. И до негодяя, чья жизнь для нее как бельмо на глазу, ей дотянуться все никак не удается… Он преспокойно наслаждается жизнью, на которую не имеет права…

Как же ей теперь мешает эта Анюта… Тоже мне мисс Марпл из Теплого Стана. Вздумала подозревать… получала бы зарплату, ни о чем не задумываясь. Сорвавшееся покушение — Женщине не удалось Анну отравить! — привело ее в настоящую ярость. Теперь она стояла на ее пути, а желанная цель, к которой она пытается приблизиться с маниакальным упорством, ускользает все дальше. И пока она не уберет Анну Светлову, она не может двигаться вперед. Слишком опасно. Девица чересчур переполнена подозрениями, догадками, совсем некстати увлеклась игрой в детектива. Ну что ж, не захотела жить спокойно, сама виновата.

Женщина опять уставилась невидящим стеклянным взором маньячки на темные пятна на ковре. Кровь, которая стекла с сапог, уже впиталась в ворс… Не кровь! Грязь… Она не видела никакой крови там, в метро. Только слышала крики людей, когда торопилась ускользнуть, затеряться в потрясенной, бурлящей толпе. Женщина заткнула уши.

А Зину ей не жаль. Слишком та плохо убиралась…

Анина жизнь протекала столь однообразно, что казалось, будто все замерло «на этой картинке»… На самом-то деле, конечно, все двигалось. Но это было похоже на один и тот же пейзаж, который ежедневно проскальзывает за окном одного и того же автобуса в одно и то же время. Так, что кажется застывшим, мертвым…