(Не) измена. Тайные наследники для миллиардера - Роза Александрия
Мы доезжаем до больницы в считаные минуты, хотя мне кажется, проходит целая вечность. Машу и Мирона сразу везут в реанимацию, а мы с Алисой остаемся в отделении. Девочка плачет, не в силах остановиться, а я глажу ее по волосам, как заведенный повторяя, что все будет хорошо. Нужно бы вернуться и убить урода. Но я знаю, что парни его так просто не отпустят.
– Вы кем приходитесь пострадавшей? Милицию уже вызывали? Кто ее так? – спрашивает медсестра, а я медленно поворачиваюсь, не понимая, что от меня хотят.
– Я… муж. – зачем-то говорю неправду.
– Что ж, даже мужьям у нас запрещено посещать реанимацию, можете подождать вестей от врача в холле. Пройдите в процедурный, нужно успокоить девочку. Ей сделают укол, и она поспит, пока все не решится.
Киваю, стараясь не думать о том самом «решится».
– Егор… – плачет Алиса. Слез уже не осталось, только сухие всхлипы. Девочку трясет, и я понимаю, что без помощи врачей ей не успокоиться.
Мы заходим в указанный кабинет, и медестра ставит ей укол. Девочка даже не реагирует на боль. У нее внутри мир рвется на части, что ей какая-то царапина. И я понимаю ее. Как же мне хочется точно так же уснуть, а завтра проснуться рядом с Машей и Мироном. Но у меня другая задача. Я должен закончить с Артуром. Выживет Маша или нет, я убью этого недочеловека. Он будет умолять меня остановиться, но я его не пощажу.
Спустя пять минут Алиса перестает дрожать. Ее тельце расслабляется, и она засыпает.
– Сколько у меня есть времени, пока девочка проснется?– спрашиваю я медсестру. Не хочется, чтобы она испугалась, когда откроет глазки и не увидит никого знакомого рядом.
– До утра точно. Можете уложить ее в палате. Пойдемте.
– Хорошо.
Я приношу Алису в темную палату на две кровати и, уложив ребенка на постель, плотно укрываю. Поворачиваюсь к медсестре и, скосив взгляд на ее бейдж, шепчу:
– Алина Дмитриевна, можно попросить вас понаблюдать за девочкой и позвонить мне, когда она проснется? – Вкладываю в ее руку купюру, и девушка улыбается.
– Конечно! Напишите номер, я все сделаю. Девочку никто не побеспокоит.
Я благодарно киваю и оставляю ей свою визитку. Выхожу из палаты, тихо прикрыв за собой дверь, и набираю Влада.
– Что у вас? – без предисловий спрашиваю я.
– Ну что, сидит вот, приходит в себя, голубчик. Да? – грубо спрашивает он у того. В трубке нечленораздельно мычат, и я злорадно усмехаюсь.
– Придержи его до моего приезда.
***
– Как скажешь, друг. Но мы уже получили сколько информации, что лет на двадцать пять точно тянет.
– Отлично! – бросаю я равнодушно. Меня не это сейчас интересует. Уверен, ему не дожить до расправы в виде тюрьмы.
– Как Маша? – уже серьезнее спрашивает он. Я замолкаю, но потом отвечаю:
– Нормально, только… – не успеваю я договорить, как в коридоре появляется врач.
– Кто родственник Карпенко Марии и Мирона?
– Я! – Подлетаю к врачу, отключая телефонный звонок.
– Пройдёмте ко мне. Нужно поговорить с вами, вы муж?– Седобородый мужчина ведет меня в свой кабинет и, усевшись в кресло, предлагает мне сесть напротив.
– Что с ними?! – срывающимся голосом спрашиваю я.
– У Марии все хорошо, кризис миновал. Она спит, но в целом ее состояние удовлетворительное. Уже завтра мы переведем ее из реанимации в палату.
– Боже… – выдыхаю я с облегчением. – А Мирончик? Как мальчик?
Доктор мрачнеет и серьезно выдает:
– С ним дела обстоят куда хуже. Поэтому я и поинтересовался степенью родства. Ему срочно нужно переливание крови, но группа у него довольно редкая, у нас нет в больничных запасах такой.
– Какая? Вопрос в цене не стоит, понимаете? Я оплачу любую сумму!
– Не в этом дело. Дети хуже переносят переливание. Да и в случае переливания непроверенной крови огромные риски заражения ВИЧ или гепатитом.
– Я понимаю…
– Так вот, в банке нашего города нет подходящей группы, а заказывать долго. У Маши первая положительная, она не подходит, я подумал, что у отца должна быть точно такая же, как у сына.
– Какая? – выдыхаю я, точно понимая, что выхода нет. Я же не его отец, но я готов поехать и выкачать у Артура хоть пять литров, если это будет нужно.
– Четвертая отрицательная… – констатирует врач, словно озвучивает приговор.
Я задыхаюсь от шока.
– Как четвертая отрицательная?
– Вот так, говорю же, самая редкая группа крови в мире.
– И у меня… – тяну я, не понимая вообще ничего.
– Я знал, конечно, вы же отец. Значит, все будет отлично! – Он неуверенно улыбается, и я стараюсь ответить тем же.
Мы проходим в процедурный, мне обрабатывают руку и ставят систему. Кровь медленно стекает в специальный герметический пластиковый мешок, а я жалею только о том, что все происходит слишком медленно. Мирон умирает, а я сижу тут, по капле сцеживая то, что может его спасти.
– Скоро уже? – недовольно спрашиваю медсестру, и она кивает.
– Да, осталось немного! Уже пятьсот миллилитров.
– Берите больше! – кричу я. Что значат эти пол-литра для умирающего? Смех, да и только!
– Не положено! – отвечает медсестра.
– Ну а Мирону – сколько ему нужно? – задаю резонный вопрос.
– Точно не знаю, но, как правило, не меньше литра.
– Берите! – рявкаю я, придерживая иглу в вене, не дав девушке ее вытащить.
– Я же вам говорю, не положено. Это опасно для донора, то есть для вас!
– Послушай, дорогая! – начинаю я, не заботясь ни о чем. Все, что меня волнует, – это жизнь Мирона. – Если ты сейчас вытащишь эту чертову иглу, я обещаю, твоя жизнь тебе больше не покажется сказкой. Бери вторую емкость и забирай еще пол-литра. Я заплачу. Поверь, немало!
Девушка закусывает губу и бегает глазами по кабинету.
– Думай быстрее!
– Ладно! Только, если что, я ничего не знаю!
– Как скажешь! – киваю я.
Она подключает еще раз аппарат, и я чувствую легкое головокружение, когда последняя капля заполняет пакет.
– Держи! – Вынимаю пачку купюр из кошелька и отдаю шокированной медсестре. Наверное, она таких денег за всю жизнь не видела. Но мне все равно. Главное – я сделал все, что мог.
И все же как так вышло, что Мирон имеет ту же группу крови? Такую редкую! Да еще и похож на меня как две капли воды.
Сажусь на скамейку, пытаясь немного отдышаться. Перед глазами немного плывет, но уверен, скоро все будет хорошо. Медсестра уносит пластиковые пакетики с красной жидкостью в реанимацию, а я с облегчением вздыхаю.
Все будет хорошо! Ему помогут! Мирон – мой сын. Я чувствую незримую связь с ним
