Ирина Быстрова - Сюрприз заказывали?

— Мне это известно, — проговорила Яна.

Генеральный тихонько хрюкнул, пряча смешок. Рыбкин даже бровью не повел.

— Для вас, конечно, не секрет, — продолжал он, — что вы вступаете в мужской клуб. Соответственно, от вас потребуется принять его правила. Иначе… — И он замер в многозначительной паузе.

— Понятно, — пробормотала Яна.

Чего-то в этом роде она ожидала. Вот только не знала, каким будет продолжение. Что нужно будет делать? Ходить со всеми этими мужиками в сауну? Играть на бильярде? Или пить водку ведрами?

— Речь идет о вашем тыле, — изрек Рыбкин и выжидательно уставился на нее.

Тыл — это что? Задница? При чем тут это?

Видимо, у нее был изрядно ошалелый вид, потому что Свирский счел необходимым вмешаться.

— Знаете, Яна Владимировна, — сказал он, — мы придаем большое значение семейным узам…

«Вы? — изумилась про себя Яна. — Те, которые не упускают ни единой возможности прошвырнуться по девочкам?»

— Давно известно, — продолжал Свирский, — что человек работает лучше, если у него в семье все благополучно. И мы придерживаемся позиции, что вот она есть, эта семья, и она должна жить не тужить, и никакие потрясения ее, эту семью, не должны разрушить…

«Знают, — поняла Яна. — Донесли уже. Черт бы побрал Артемову женушку!»

— В общем, — Свирский изобразил легкую улыбку, — здесь всего лишь голый экономический расчет. Человек в эпицентре кризиса работает хреново, а нам, — он развел руками, — сами понимаете, ни к чему эта головная боль.

— Да, — встрял Рыбкин, — так что давайте договоримся раз и навсегда: мы знаем, что у вас прекрасная, крепкая семья — такой она и должна оставаться во веки веков. Что бы ни случилось. Женщины — народ эмоциональный, это понятно, и это их личные сложности, когда они не берут на себя никаких обязательств. А вы сейчас берете. Перед нами. А мы, — усмехнулся он, недобро усмехнулся, — к дамским штучкам не привыкли. Клуб-то мужской…

«И в этом клубе, — поняла Яна, — я всегда буду сидеть на самом неудобном стуле. Даже при хорошем раскладе. А при плохом… При плохом они просто эксперимент прикроют, и на этом все закончится. Поборники крепкой семьи! Кого они дурят? Впрочем, они ведь и не рассчитывают, что я поверю этим бредням. Они просто диктуют мне правила игры. Да и черт с ними! Это ведь не навсегда».

— Не вижу проблем, — сказала она.

— Точно? — спросил Свирский.

— Разумеется.

— Вот и ладненько. — Рыбкин потянулся и принялся выползать из кресла. — Вот и договорились, новоиспеченная вы наша…

Яна встала, попрощалась со всеми. За руку. У них же мужской клуб. И тихонько вышла из кабинета. Приемная была пуста. Алина где-то гуляла. К счастью.

Глава 17

Яна вышла в коридор. Пусто. Подошла к окну, постояла. Ее пошатывало. Не сильно, но ощутимо. Все-таки перенервничала. А думала, что абсолютно спокойна. Поистине — человек себя никогда до конца не узнает. Но теперь все позади… Да какое там позади! Все только начинается. В животе заурчало от тревожных предчувствий. Получится ли? Не опозорится ли? Не должна вроде, но кто знает?

Добилась-таки. Можно подвести черту под целой чередой лет, в течение которых она упорно продвигалась к своей цели. И праздновать. Почему-то только настроение не праздничное. Яна часто представляла себе, как все это случится. Вот они скажут… Вот она обрадуется… Толчок, а потом горячая волна затопит все ее существо.

И что же? Они сказали. А она не ощутила ничего необычного. Только напряжение, которое стало потихоньку отпускать ее сейчас. За ним должна явиться радость. Непременно должна. Не может быть по-другому. Просто это произойдет не сразу. В конце концов, она ж не ребенок, который, не успев всласть выплакаться, уже весело смеется, а еще через пару секунд впадает в задумчивую сосредоточенность, чтобы тут же заменить ее на недовольство всем и всеми. Нет, она уже давно выросла, и все процессы в ней замедлились. Поэтому радость придет в свой час.

Да, собственно, немудрено, что она подзадержалась. Эти прохвосты сделали все, чтобы отравить сладостный момент. Шуточки, взгляды, перемигивания… Как будто они не дела компании обсуждают, а планы на вечер. Все потому, что она женщина. Шовинисты чертовы. Это ни для кого не секрет, но она надеялась, что если уж они приняли решение дать зеленый свет даме, то примут это спокойно и будут держать себя в рамках. Ничего подобного. Свет дали, а самих от этого просто перекорежило. Да-а, работаться будет сложно. Надо сразу себя ставить. И — не заблуждаться. Все время сохранять бдительность, не давать себе уплыть в розовые дали. Ясное же дело — ее ставят на новый филиал в качестве ломовой лошади. Сделать самую тяжелую работу. То есть создать на пустом месте нечто, что потом будет работать, и хорошо работать, потому что, несмотря на то что Яна намеревалась использовать сложившуюся ситуацию исключительно в личных целях, она собиралась работать на совесть. Да она и не умела по-другому. Это уже как торговая марка — либо есть, либо нет, от того, что ты про это думаешь, не зависит. Она частенько ругала себя за чрезмерную ответственность и добросовестность. Кому это надо? Никому. В последнюю очередь ей самой, поскольку сил и здоровья тратилось немало. Но в какой-то момент она поняла, что ругай не ругай, ничего от этого не изменится. Такой характер.

Они тоже это отлично видели. Все эти Рыбкины и Свирские. И собирались использовать это в своих интересах. Сейчас важно было усидеть на двух стульях: и показать себя, и не надорваться. И еще не дать вышвырнуть себя, когда все, что они ждут от нее, будет сделано. Нет, ну все-таки какие стервецы! Унизить, дав повышение, — это надо уметь.

А ведь она могла отказаться. Теоретически могла. Но никому даже в голову такая вероятность не приходила: ни ей, ни этим деятелям. Они-то думают, что облагодетельствовали дальше некуда, что теперь она до самой могилы в долгу у них.

Яна машинально провела рукой по волосам. Не забыть бы купить краску. Сказал бы ей кто-нибудь лет пять назад, что она будет красить волосы, — не поверила бы. Но пришлось. Седина. Конечно, она брюнетка, а у брюнеток всегда ранняя седина. Яну Бог миловал от этой напасти — серебристые нити появились в ее прическе лишь пару лет назад. В тот период, когда Яна совсем упала духом. Тогда ей показалось, что все застопорилось, что ее прогнозы — пустые мечтания, что ничего не получается. Накатили слабость, нежелание ничего делать. Так бы и упала в углу и не шевелилась бы месяцы, а то и годы. Это ужасно трудно — бежать дистанцию, которую выбрала для себя Яна. А со стороны и не скажешь. Всем казалось, что Яне все легко дается, что все в руки плывет, что не знает она ни разочарований, ни огорчений. Она их не разубеждала. Разубеждать — значит жаловаться. А зачем? Чтоб утешили? Или чтобы позлорадствовали? Второе ей казалось более вероятным. Яна не доверяла никому. Ну, может, только…