Пригнись, я танцую - Саммер Холланд
Кэтрин поворачивается, наталкиваясь на его теплый взгляд. Том задумчиво поджимает губы.
– Если, конечно, захочешь, – добавляет он.
– Пока мне интересно, – обещает она, краем глаза замечая на экране оживление.
Какая-то из машин врезалась в стену.
– Грожан? – оживляется Том. – Что это с ним, там же машина безопа…
На повторе видно, что гонщик просто свернул прямо в заграждение, никого не обгоняя – рядом даже никого не было.
– А, это он сам сделал, – говорит Том одновременно с комментатором и смеется тому, какое получилось эхо.
– Ты мог бы комментировать гонки, – замечает Кэтрин.
– Платят мало, – отвечает тот. – А еще им мой акцент не подходит. Хочешь еще пива? Теперь машина безопасности задержится, ничего интересного пока не ждем.
Они продолжают болтать, и Кэтрин замечает, что прежняя легкость, немного испорченная утренним напряжением, возвращается в их разговор. Том снова солнечно улыбается, ведет себя так, будто это не первое их утро вместе. Будто они встречаются уже очень давно.
Поджав под себя ноги, Кэтрин берет еще одну бутылку пива и забирается Тому под руку. Что происходит между ними? Почему это так быстро, хотя она была уверена, что не способна на такое? Почему при этом кажется, что все встает на свои места, так, как должно было быть изначально, и именно теперь все в ее личной жизни становится правильным?
– Вот, – подбирается он, – наконец-то.
Одна из красных машин – кажется, Феттель – идет на обгон Боттаса, который сейчас лидирует. За какую-то долю секунды внутри вспыхивает азарт: любимая команда Тома сейчас может победить. Все четыре машины, идущие впереди, словно с ума сходят: Кэтрин не успевает отследить хаотичные передвижения, она даже не понимает, кто кого сейчас обгоняет, но в итоге две серебристые остаются впереди, а красные идут позади них.
– Блядство! – в сердцах вскрикивает Том. – Ненавижу Гамильтона.
Кэтрин сжимает его руку, и тот раздосадованно выдыхает.
– Я тебе потом расскажу, как этот гондон обычно себя ведет, – обещает он.
– Хорошо, – соглашается Кэтрин.
Даже она замечает, что серебристые чувствуют себя лучше. Кажется, что сейчас они совсем оторвутся, но тут у идущей впереди машины что-то происходит: колесо справа, кажется, выглядит не так, как обычно.
– Прокол, – удивленно говорит Том. – Он проколол заднюю шину. Это очень обидно.
В очередной раз Кэтрин поворачивается: Том с удивленно поднятыми бровями кивает своим мыслям. Его рот приоткрыт, а губы беззвучно шевелятся. Удивительно, но именно сейчас в его лице появляется особенная красота, тогда, когда он максимально увлечен гонкой и не отрывает взгляда от экрана ни на секунду.
В этот момент Кэтрин обещает себе, что будет смотреть вместе с ним каждый заезд. Нельзя лишать себя удовольствия видеть его таким… Да и сами гонки пока что выглядят интересно. Она и не думала, что будет так забавно и напряженно наблюдать за машинами, катающимися по кругу.
На экране беловолосый щекастый мужчина снимает шлем, и у него настолько потерянное лицо, что у Кэтрин сердце сжимается. Действительно, ему должно быть сейчас очень обидно: так хорошо шел всю гонку и в самом конце проколол шину… Наверное, он даже не заметил чем.
– Том, – зовет она и жмется поближе, – знаю, что мы болеем за «Феррари», но можно мне совсем немного поболеть за Боттаса?
– Договорились, – отвечает он с улыбкой и быстро целует ее в щеку. – Но только потому что сегодня он заслужил.
Кэтрин смеется и обхватывает Тома обеими руками.
Ладно, пусть будет «Формула-1».
Глава 19. Тыковка
Нью-Йорк, май 2018
Слишком рано. Том высаживает Кэтрин на парковке больницы, целует на прощание и рулит обратно на юг. До исповеди еще больше часа, но это ничего. Не хотелось спорить о том, к какому времени стоит выезжать на работу в субботу, а сажать свою девушку в такси – это за гранью.
Ну и ладно. Зато позавтракать можно где-нибудь рядом с церковью, как раз по времени подходит. Том начинает привыкать ко всему: рано вставать, первым делом пить таблетку, потом закидываться еще двумя, чтобы не рвало сразу же после завтрака. Нормальной его жизнь не назовешь: есть почти не хочется, да и еда начинает терять привычный вкус. А еще он устает буквально от всего, что делает.
Вчера пытался снова устроить Кэтрин секс-марафон, но сдулся после второго раза. Она не жаловалась, но самому обидно до тошноты. У него раньше никогда не было постоянной девушки. И вот она появилась, впервые в жизни захотелось кого-то впечатлять – зря он, что ли, учился? А Том не может. Физически не получается.
Ничего, это он тоже переборет. В конце концов, мотивация есть. Теперь она у него на все есть: на то, чтобы сваливать из офиса вовремя, находить в себе силы на свидания и секс. Даже на то, чтобы выжить. Если бы не Кэтрин, он ревел бы каждый вечер, наверное. А тут ничего, держится: она запретила думать о смерти.
Напротив ворот церкви Том замечает небольшое кафе и заруливает туда: по времени пора завтракать. Аппетит так и не появляется, но это уже не очень важно: если не поест, может словить бледного. Значит, нужно выбрать такое блюдо, которое Кэтрин могла бы назвать правильным питанием.
В кафе тихо и пустынно в такое время: кажется, они только открылись. Занят один столик: там сидит девушка с грустными глазами, которую Том видел в церкви две недели назад. Он кивает ей, как старой знакомой, и садится за столик неподалеку, у окна. Заказывает себе сэндвич с курицей и стакан сока. Чай здесь не подают, как и нигде в Нью-Йорке.
Отвезти бы Кэтрин домой, угостить острым донером, показать самые красивые улицы Манчестера. И вернуться с годовым запасом нормального чая, просто показав таможне свой британский паспорт.
Из окна видно заросшие плющом ворота, в которые Том войдет примерно через час. Улица так же пуста, как и кафе, и поэтому машина, подъезжающая к парковке у церкви, – единственное движение, которое происходит за те десять минут, что Том пялится в окно.
Зак, это его «Кадиллак», можно узнать сразу. Интересно, зачем он так рано приехал?
Невысокая женщина, мать Зака, выходит из машины вслед за сыном. Между ними завязывается какой-то спор, но слов не разобрать. Том смотрит на них как в телевизор, потягивая сок и дожидаясь свой сэндвич.
– Ма, оставь меня в покое, – доносится раздраженный голос, когда Зак уже откровенно повышает тон.
Наверное, им так нравится? Второй раз Том наблюдает одно и то же. И священник говорил, что
