Светлана Демидова - Любить птичку-ткачика:

– Вижу, досталось тебе, Милочка… – сказал он. – Признаться, я тоже никогда не видел тебя в подобном состоянии… Но это ничего… это пройдет… Я помогу тебе все забыть… Я люблю тебя… Ты увидишь, теперь все будет по-другому. Все эти женщины… В общем, мне никто не нужен, кроме тебя… Это я просто хорохорился, когда нес собачью чушь про гормоны… Милочка… только ты одна… Поверь…

Он целовал ее руки, шею, мокрые щеки, но вместо того, чтобы сдаться ему, Мила рыдала все сильнее. В конце концов, ее рыдания перешли в кошмарный звериный вой, и вконец испугавшийся Романец вынужден был вызвать «Скорую помощь».

– Ты что здесь делаешь? – очнувшись, спросила Мила, с удивлением обнаружив перед собой покрасневшие глаза Романца.

– Ну наконец-то! – выдохнул он. – Я уж боялся, что ты никогда не проснешься. Хотел опять «Скорую» вызвать.

– Опять?

– Ну да… Ты вчера так расстроилась… в общем, истерика у тебя была, Мила. Пришлось вызвать врача. Эти эскулапы, похоже, лошадиную дозу снотворного ввели. Но теперь тебе уже лучше?

– Ты говоришь… это было вчера? – спросила Мила, вспоминая то, что с ней произошло. – Сколько сейчас времени?

– Восемь часов вечера.

– То есть сегодня уже понедельник?

– Понедельник.

– А показ Параскевич и все… остальное было вчера?

– Да. Наверное, уже вышли газеты. Я боялся тебя оставить одну. Хочешь, сбегаю за «О’кейной жизнью» со статьей Терлеевой?

– Нет! – поспешила его остановить Мила и попыталась сесть. Тело неожиданно повело в сторону.

– Э-э! Осторожно! – Романец успел подхватить ее и помог прислониться к спинке дивана. – Есть хочешь? Или пить?

– Пить… да… принеси, пожалуйста, минералки из холодильника, раз уж ты все равно здесь…

Олег принес ей воды в высоком запотевшем стакане. Мила жадно выпила и сказала:

– Прости, что тебе пришлось так беспокоиться…

– Не говори банальностей, Мила. Я о тебе беспокоился. Всегда беспокоился. Понимаешь ли ты это?

Мила молчала, уставившись в пустой стакан. Олег вытащил его у нее из рук, поставил на журнальный столик и приподнял ее лицо за подбородок.

– Я вчера просил твоей руки, Мила. Официально. Всерьез. Без дураков… Помнишь?

– Помню, – ответила она, не отводя взгляда от его глаз.

– И что же ты скажешь мне на это сегодня?

– То же самое.

– Если это из-за других женщин, то… их больше не будет в моей жизни.

Мила отвела его руку от своего лица и сказала:

– Ну, если их и не будет, то лишь некоторое время.

– Почему?!

– Да потому что сам утверждал: все мужчины устроены полигамно. А ты всю свою сознательную жизнь спишь сразу с несколькими женщинами одновременно. Разве сможешь существовать по-другому?

Олег сел на диван к ней рядом и ответил:

– Я не стану давать никаких страшных клятв, потому что это… неумно… но… Мила… За то время, пока тебя не было рядом со мной, я чуть с ума не сошел! Да, я не стану утверждать, что монашествовал… по-прежнему спал с другими, но… В общем, понял, что мне этого на самом деле уже не надо… Тебя я люблю, Милка! Страшно! Собственно, всегда любил… Как только мы с тобой встретились… Я по-глупому ушел… Меня разозлило, что ты принялась за мной следить, шпионить… Кстати, почему? Это как-то не вяжется с тем, что я о тебе знаю. Ты и слежка… Я потому так и взбунтовался. Мне показалось, что ты надула меня: прикидывалась такой тонкой натурой и вдруг… вульгарная слежка…

Мила не стала говорить ему, что к этому ее подтолкнула Геля. Чего уж сваливать на нее, если сама согласилась пойти в сыскное агентство.

– Я тебе, Олег, это уже объясняла, но могу и еще раз сказать. Мне нетрудно. Я всегда чувствовала, что у тебя не одна. Это меня томило, сбивало с ритма, мешало жить. Может быть, я поступила не слишком красиво, но ты сам вынудил меня к этому. Я должна была наконец узнать, имеют ли мои терзания основание или нет. Мне начинало казаться, что схожу с ума. Хотелось избавиться от навязчивого состояния ревности. Впрочем, ты можешь не принимать моих оправданий. Я этого не требую.

– Мила, я все принимаю и все… понимаю. Давай попробуем начать сначала! Не хочешь за меня замуж… боишься… не надо пока… Я докажу тебе, что мне можно доверять!

– Не надо мне ничего доказывать, Олег. Спасибо, что помог… Мне действительно было очень плохо, но…

– И что же это за «но»? – насторожился Романец. – Только не говори, что любишь другого…

– Я скажу тебе, что очень постараюсь не любить другого. Только это. Ничего больше.

– То есть ты…

– То есть я не могу сразу взять и разлюбить его… Но я попытаюсь. Мне очень надо забыть…

– Да чем же он тебя взял, черт возьми?!

– Разве это можно объяснить…

– Он что, потрясающий любовник?

– Он действительно потрясающий любовник, но дело не в этом…

– В чем тогда?

– В моей любви к нему, несмотря ни на что… вопреки всему…

– Мила! Я ведь и хочу помочь тебе забыть его… В десятый раз прошу: давай начнем все сначала!

– Не сейчас.

– Когда?

– Не знаю. Не сейчас. Уйди, Олег… – И Мила упала лицом в подушку.

Настя Терлеева принимала поздравления. Ее статья разошлась буквально на цитаты. Главный редактор «О’кейной жизни», Павел Петрович Ракитин, пригласив ее в свой кабинет, сказал:

– Ну что, Анастасия, ты опять подняла тираж! Тебе за это большое человеческое спасибо… в словесной форме и… – Он покопался в ящике стола и достал оттуда плотный конверт, который протянул своей штатной сотруднице: —…И в материальной. Думаю, в обиде не будешь!

– Не буду, Павел Петрович, – согласилась Настя, взяла конверт и вместо него положила перед редакторским носом заявление об уходе.

И редакторский нос моментально покрылся бисеринками пота, что, конечно, можно было списать на очередной жаркий день. Багровость очень скоро залила все крупное лицо редактора «О’кейной жизни». Он схватил Настино заявление, порвал в мелкие клочья, которые очень красиво бросил себе за спину, и проревел:

– Какого черта, Настя?! Чего тебе не хватает? Хочешь еще денег?! На!! – Он достал из того же ящика пачку стодолларовых купюр и картинно рассыпал их на столе. – Бери! Мало?! Я еще дам! Только завтра! Сегодня, извини, больше нет!

– Павел Петрович, вы прекрасно понимаете, что я могу написать штук десять новых заявлений или уйти вовсе без всяких писулек, – устало сказала Настя. – Давайте расстанемся по-хорошему!

– И это называется «по-хорошему»! Читатели покупают «О’кейную жизнь» именно из-за статей Анастасии Терлеевой, а она вдруг решила дать деру!

– Я просто ухожу!

– Нет, ты именно бежишь! – Павел Петрович вытянул указующий перст правой руки так далеко вперед, что чуть не достал им до Настиного носа. – А в чем, собственно, дело? Ты можешь мне сказать? Мы сто лет друг друга знаем.