Бремя одежд. Болотный тигр - Кэтрин Куксон
Однако дни проходили за днями, и в деревне, как, пожалуй, и во всей стране, все как-то успокоилось и превратилось в монотонную рутину. Происходящее на посту ПВО в школе стало вызывать у жителей деревни некоторую скуку – у всех, кроме Кейт Шокросс.
На первое военное Рождество в гости приехала тетя Аджи. Она редко навещала их, и Грейс была более чем удивлена, когда тетя приняла приглашение приехать на праздники. Кроме того, что ей, Грейс, хотелось увидеть Аджи и поговорить с ней, была и еще одна причина, которая делала этот визит вдвойне желанным. Она знала, что Аджи присмотрит за ребенком и, таким образом, даст ей возможность какое-то время встречаться с Эндрю. В деревне не было никого, кто мог бы подменить Грейс в доме, – как она смогла бы объяснить свои прогулки по деревне, где все дома стояли с затемненными окнами? С тех пор, как они с Эндрю. Даже просто касались друг друга руками, прошло уже много недель – нет, месяцев. Время от времени Грейс видела его, иногда они разговаривали, но – деревня наблюдала. Если бы не ребенок, жизнь стала бы для Грейс невыносимой.
В тот вечер, когда она услышала, что Эндрю будет работать у них в саду, и упала в обморок, доктор Купер уложил ее и продержал в постели два дня. Все это время Грейс терзали разные чувства, и не последнее место в ее переживаниях занимала мысль о том, что теперь ситуация становится просто неприличной. «Зачем Эндрю сделал это?» – постоянно спрашивала она себя. Почему решился поставить их обоих в такое положение? Она так и не получила ответа до тех пор, пока не оказалась возле теплицы. В том, что жена священника подошла поговорить с садовником, не было ничего необычного, а вообще-то никто и не мог подслушать их там. К тому же, стоя возле теплицы, они сразу же заметили бы любого приближающегося к ним человека. Единственное, о чем надо было позаботиться Грейс, так это о выражении лица, выдававшего слишком явное желание видеть Эндрю. Она научилась делать это, когда разговаривала с ним, но в тот день в ее глазах ясно читалось все, что была у нее на сердце. «Зачем ты сделал это, Эндрю? Наша жизнь станет просто невыносимой» – «Не более невыносимой, чем тогда, когда я не могу видеть тебя по нескольку дней подряд… а в будущем, наверное, это будут недели.» – «Но, Эндрю, мы же выдадим себя.» – «Я себя не выдам.»
Эндрю, не отрываясь, продолжал смотреть на ящик с землей, медленно разравнивая ее руками:
– Я говорил, что могу любить, и не видя тебя, и не касаясь руками, и это правда, но когда он попросил меня заняться вашим садом, я понял, что это – подарок судьбы, который не стоит упускать.
– Но я боюсь…
– Не бойся, – Эндрю поставил на ящик еще пару таких же и поднял их – Я останусь здесь столько же, сколько и ты. Когда будешь готова уехать, просто скажи мне.
Эндрю понимал соображения Грейс по поводу ребенка, который будет носить фамилию Дональда. Как и она, он знал, что тот никогда не согласится на развод. Эндрю многое бы отдал, чтобы увезти Грейс из этого дома; не то, чтобы он ревновал ее к Дональду – для него этот человек был похож на большой барабан, в котором с шумом перекатывается горошина, – он презирал мужа Грейс. Эндрю думал о Грейс, и совесть часто тревожила его вопросом: разве не он являлся причиной того, что Грейс вынуждена была остаться?
Для встреч у каменоломни они разработали простую систему сигнализации: если с нескольких жердей, прислоненных к дубу, растущему возле калитки, Эндрю снимал проволочную петлю, она знала, что он будет ждать ее. Очень часто в первые недели беременности Грейс петля была снята, но она не приходила – или Дональд был дома, или кто-нибудь заходил к ним, так что жена священника просто не могла ускользнуть через заднюю калитку и отправиться через поле в направлении леса.
Однажды светлой лунной ночью Грейс наткнулась на кого-то в тени дерева и едва не умерла от страха – но в это время раздался так хорошо знакомый ей голос Бена Ферфута: «О, мэм, простите, простите меня. Меньше всего на свете мне хотелось бы напугать вас. Простите, мэм, простите». Ее так потрясла эта встреча, что дальше идти она уже не могла. «Я просто прогуливалась, Бен.» Бедный Бен. Ей так и не удалось убедить его принять в подарок дом в Калбертскат. Для старика имел значение только один сад, и Бен часто обходил его, но… по ту сторону забора. Он не спросил Грейс, куда она идет, хотя никто бы не удержался от такого вопроса.
В другой раз она отправилась на встречу с Эндрю, чувствуя себя в полной безопасности, поскольку Дональд был в деревне на встрече с прихожанами, но когда Грейс вернулась, она застала дома доктора Купера. «Ну, вы меня напугали, – сказал он. – Куда это вы ходили в такую темень?» Потом он взглянул на ее перепачканные грязью туфли и был явно озадачен: дождей не было уже несколько дней.
Грейс понимала, что играть в такие игры надо осторожно – мало ли что могло случиться Жена священника или нет – глаза у людей были Словосочетание священника" звучало как бы синонимом высоконравственного поведения Грейс ни за что бы не поверила, если бы неоднократно не испытала это сама. Она могла остановиться, заговорить с любым из местных мужчин – и никто не подумал бы ничего такого. Но стоило бы сделать то же самое любой из женщин, как по деревне тут же поползли бы сплетни. Что же касалось жены священника, все понимали: она просто помогает мужу привести людей к Богу. Как бы все это ни было смешно, Грейс никогда не позволяла себе смеяться по этому поводу.
Теперь же, когда Эндрю был постоянно занят у Тарранта и больше не приходил в сад и не занимался всякой случайной работой в Уиллоу-ли, каменоломня стала единственным местом их общения. Что же касалось случайных встреч в деревне или в окрестностях, то они могли обмениваться только небрежными, загадочными репликами. Одна из встреч была назначена на вечер второго дня Рождества. Грейс молилась, чтобы только не пошел снег помимо того, что ей было бы почти невозможно пробраться через заносы, остались бы еще и следы.
Но в тот вечер
