Галимов Брячеслав - Мария Стюарт, соперница Елизаветы

– Мадам! – в ужасе вскричала главная хранительница гардероба. – Вы будете почти голая!

– Между прочим, в мяч играют даже монахи в монастырях. Во время игры они снимают рясы, оставаясь лишь в набедренных повязках, а то и вовсе нагими. А я не собираюсь раздеваться до исподнего, не пугайтесь, – ответила Елизавета, продолжая смеяться, а затем обратилась к Джейн: – Мой отец превосходно играл в мяч, несмотря на свою грузность. Залы для игры здесь, в Вестминстере, и в Хэмптон-корте построены им; он же разрешил мастерам, изготавливающим мячи и ракетки, основать собственную гильдию, которая существует у нас до сих пор. Мы превзошли французов в этом искусстве: наши мячи сделаны из хорошей кожи и набиты шерстью, не содержат песок, мел, известь, отруби, опилки, мох, золу или землю, – а ракетки очень прочные и струны на них никогда не рвутся. Но надо признать, что французы больше нашего привязаны к игре в мяч. Я слыхала, что в Париже есть больше двухсот залов для этого: есть залы, где играют люди из низших сословий, свой зал есть в университете, для профессоров и студентов, – а во дворе Лувра построена открытая площадка для благородных джентльменов. Всех превзошел Франциск, дед нынешнего короля Генриха, – он оборудовал на своей яхте роскошный зал для игры.

Французы называют игру в мяч «jeu de paume», что означает «игра ладонью». Вначале мяч, действительно, отбивали ладонью, потом появились биты, – ну, а теперь мы пользуемся ракетками. Поэтому сейчас во Франции больше распространено другое название: «тenez», будто бы означающее «вот вам, берите!». Якобы слуга, вводящий мяч в игру, выкрикивает именно эти слова на латыни, а во французской интерпретации они звучат как «тenez». Чушь! Где ты видела слуг, говорящих на латыни? Я утверждаю, что «тenez» – это искажённое древнегреческое «tennia» – «тесьма», то есть лента, через которую греки перебрасывали мяч при игре. Об этом пишет, например, Гораций, который советует тем, кому не нравятся римские игры, попробовать греческие, в том числе «tennia».

Но бог с ним, с названием! Пусть французы и ошибаются в его происхождении, но играют в «тenez» они очень хорошо, – и женщины часто лучше, чем мужчины. Более века назад, в разгар Столетней войны, как раз в то время, когда Жанна из Арка так удачно выступила против наших войск, в Париже молодая и красивая женщина по имени Марго – опять Марго, заметь! – играла настолько блестяще, что с её темпом игры не могли сравниться лучшие из мужчин-игроков. Преклоняюсь перед француженками!.. Нет, туфли дайте мне из мягкой замши и без каблука, – сказала Елизавета горничной, принесшей ей обувь. – Я мучаюсь с каблуками каждый раз, когда играю… Да, французы любят игру в мяч, – продолжала она разговор с Джейн. – Карл Девятый, старший брат короля Генриха, был неплохим игроком и называл «тenez» одним «из самых благородных, достойных и полезных для здоровья упражнений, которыми могут заниматься принцы, пэры и другие знатные особы». Кстати, он сказал это за год до того, как кровавые Гизы устроили, с его разрешения, страшную резню в Париже накануне праздника святого Варфоломея… Прекрасные родственники у моей кузины Марии: Гизы – её дядья и кузены по материнской линии, Карл – её деверь, брат первого мужа! – неожиданно воскликнула Елизавета. – А если вспомнить, к тому же, её свекровь Екатерину из рода Медичи, отравившую больше людей, чем чудовищный Александр Борджиа, то стоит ли удивляться, что такие родственники постоянно толкали и толкают Марию на преступления.

Джейн вздрогнула.

– Ваше величество, но Мария Шотландская уже столько лет находится под вашей опекой, – сказала она. – Разве она не искупила свою вину долгим затворничеством?

– Мою кузину держат под стражей для её же блага, – тут же ответила Елизавета. – Марию вечно вовлекают в какие-то заговоры. Кажется, злоумышленники должны были бы уже понять, что устраивать заговоры с участием моей кузины это всё равно что строить дом на болоте – обязательно провалится. Господи, Мария и заговоры! Смешно. Что бы она ни затевала и что бы для нее ни затевали другие, заранее обречено на неудачу. Иногда я думаю, какая славная получилась бы пара, если бы Марию выдать замуж за моего Дадли, – улыбнулась королева. – Вот был бы союз двух неудачников, – впрочем, слишком опасный как для них самих, так и для окружающих! Мария приносила несчастье всем, кому пришлось быть с ней рядом. Её первый муж умер, не прожив с ней одного года; второй муж был убит сразу после свидания с ней; третий муж потерпел полное поражение в войне со своими противниками, лишился состояния, уважения, чести и с позором покинул родину.

После смерти первого мужа Мария стала никому не нужна, и её попросту выгнали из Франции. О, я представляю, каким это было ударом для моей кузины, – как же, перед ней преклонялись, ей писали стихи, из-за неё дрались на поединках, – а потом прогнали прочь. Её, истинную королеву, в чьих жилах течёт кровь сорока поколений королей, имеющую права на половину Европы, такую красивую, утончённую, прекрасно воспитанную, образованную и умную – выставили вон за ненадобностью!

Приехав в свою Шотландию, она вообразила, что здесь-то покажет чего она стоит. Напрасно. До её приезда страна процветала, а своенравные шотландские лорды кое-как ладили между собой. Моя кузина перевернула всё вверх дном; желая создать великое государство, она подняла в нём разрушительную бурю гражданской войны, и через несколько лет Шотландия уже находилась на краю гибели. Второй муж Марии, лорд Дарнли, был ещё меньше пригоден для помощи в государственных делах, чем мой Дадли. Но Дадли, по крайней мере, джентльмен и ведёт себя достойно, а Дарнли отличался грубостью и буйным нравом. Марии приходилось одновременно бороться со своими лордами и с ним, потому что он с редким постоянством предавал её, занимая их сторону. В конце концов, он так надоел шотландцам, что они его прикончили, – однако напрасно молва приписывает это убийство моей кузине. Мне нужно никаких доказательств, чтобы понять вздорность подобных слухов, – если бы Мария организовала этот заговор, Дарнли остался бы жив, потому что покушение непременно закончилось бы провалом.

Третий муж познал на себе всю силу её неудачливости: весной того злосчастного года, когда граф Ботвелл женился на ней, он был самым влиятельным человеком в Шотландии, а летом ему не позавидовал бы последний нищий. За три месяца потерять все свои земли, замки, войско, сделаться таким жалким, что у победителей не хватило духу убить его – есть ли ещё в истории пример подобного невезения?

В результате мне пришлось дать моей кузине убежище в Англии, а потом улаживать дела в Шотландии, – и все лорды этой страны, даже немногочисленные друзья Марии, в один голос просили меня, чтобы я, не дай бог, не позволила ей вернуться домой. Да что, лорды, – её собственный сын Яков отрёкся от матери! Он заключил со мной соглашение, в котором сказано, что Мария не должна возвращаться на родину. Несмотря на свой молодой возраст, Яков теперь успешно правит Шотландией, где постепенно забываются кошмары, связанные с Марией… Украшений не надо, они будут мне мешать, – распорядилась Елизавета, обращаясь к вошедшему в комнату хранителю драгоценностей. – Маленькие серьги с сапфирами под цвет глаз, пару золотых колец с финифтью, – и достаточно… Рассуди сама, дорогая Дженни, – повернулась она к фрейлине, – неужели я не была милостива к Марии? Двадцать лет я охраняю её от всяческих бед, трачу на её содержание пятьдесят два фунта в неделю, и это не считая расходов на охрану! А во сколько мне обходятся волнения, которые она мне причиняет: сэр Уильям и сэр Френсис мне все уши прожужжали, что Мария опасна, что за ней стоят влиятельные лица в Европе, желающие использовать мою кузину в своих интересах, – а сейчас, когда мы готовимся воевать с Филиппом, её могут сделать знаменем испанского вторжения в Англию… Что мне делать с Марией, я не знаю. Королевой ей уже никогда и нигде не быть, – и это хорошо для всех, – однако сама она по-прежнему считает себя королевой. Просто наказание иметь такую родственницу! Это мой крест, который мне нести всю оставшуюся жизнь; меня нужно пожалеть, а не Марию… А почему ты спросила о ней?