Екатерина Мурашова - Земля королевы Мод

– Попасть в квартиру, – неожиданно сказала Ирка. – Она хотела попасть в квартиру.

Все замолчали, как будто дискуссию обрезали ножом.

У каждого человека в жизни есть свой талант. Хорошо, если он находит применение, плохо, если, согласно библейской притче, его зарывают в землю.

Иркин талант заключается в том, чтобы – верить. Как все талантливые люди, которые никуда свой талант не зарывали, а, напротив, десятилетиями неустанно развивали его, Ирка верит виртуозно. Во что угодно.

Многолетнее наблюдение за ней могло бы поразить воображение неподготовленного человека. Когда мы учились в третьем классе, Ирка верила в то, что во всех книжках написана только правда и так, как написано, все и было. Она рыдала над судьбой погибающих положительных героев с таким отчаянием, как будто все они были ее родственники. Читать Ирку приучила я, и потому чувствовала свою ответственность. Но моих сил не хватало, чтобы убедить ее, что в книжках все понарошку, и однажды я даже тайком просила библиотекаршу в районной библиотеке не давать Ирке книг с плохим концом.

В последующие годы Иркин талант развертывался и совершенствовался в основном в реальной жизни.

Жоре, отцу своего сына Никитки, она верила беззаветно, хотя он был прохиндей и мошенник. Весьма, впрочем, обаятельный. Когда он попал в тюрьму, он уже три года как бросил Ирку беременной его сыном. Она доучивалась в вечерней школе, работала мотальщицей на фабрике «Возрождение» и каждую свободную минутку бегала навещать Никитку в ведомственные ясли-пятидневку. Бывший возлюбленный написал ей из тюрьмы, что невиновен, она, естественно, ему поверила и полгода тратила ползарплаты на передачи, стояла в очередях, обивала пороги, и, говорят, даже судью почти убедила в том, что он – не причем и его оговорили. Талант, что тут поделаешь. Жалко, что у нас тогда еще не было суда присяжных. Полагаю, они бы не устояли.

Если бы Жора не погиб в тюрьме, кто знает, как бы все обернулось. Может быть, она взялась бы его ждать и все такое… Но Жора умер от перитонита, развившегося после удара ножом в живот. Ирка до сих пор считает его невинной жертвой, обихаживает могилку, плачет на ней светлыми слезами и зачем-то таскает туда Никитку. С Никиткой я никогда на эту тему не говорила, но мне кажется, что он имеет по поводу абсолютной безгрешности кровного отца какое-то свое мнение.

Удивительно, но почти параллельно с историей с жориным заключением за решетку развивалась история с Володей. Он трудился тогда на той же фабрике, что и Ирка. Был молод, кудряв, прозрачен взором, происходил из семьи потомственных рабочих, и был алкоголиком по крайней мере в третьем колене. Отец его к тому времени уже сгинул где-то под забором, но Ирка застала еще в живых Володиного деда, трясущегося маразматического старичка, который расхаживал голым по коридору коммунальной квартиры и просил у всех встречных полтинник на опохмелку. В Ирку Володя влюбился еще до начала жориных тюремных злоключений. Влюбился застенчиво и нежно, долго не решался подойти, обнять, поцеловать. Замотанная работой, учебой и ребенком Ирка очень долго попросту не замечала его чувств. Потом заметила, взяла инициативу в свои руки и у них начались «отношения». Тут как раз посадили Жору. С тревогой и парадоксальным сочувствием Володя наблюдал за тем, как хлопочет о другом мужике его возлюбленная, внимательно выслушивал все ее рассказы, давал советы, сидел с Никитой и иногда даже сам стоял вместо нее в бесконечных очередях.

Через полгода после смерти Жоры Ирка с Володей поженились. На свадьбе Ирка почему-то была в зеленом платье. «Ирка, давай сошьем белое! – умоляли мы с Любашей. – Давай мы тебе денег дадим, давай сами материал купим…» Ирка так и не согласилась, купила только белые босоножки. Володя в новом песочном костюме казался импозантным и счастливым. Новобрачная напоминала молодой, упругий кочан капусты. Никитка, за которым никто не приглядывал, слизал розы с праздничного торта и зачем-то, наверное, в знак протеста, написал в миску с заливным.

Выпивал Володя всегда, сколько себя помнил. Где-то к рождению Люськи стал настоящим кондовым алкоголиком, а на пятилетний юбилей дочери словил первую «белочку».

Он постоянно обещал, что «завяжет», и Ирка ему, естественно, верила.

После особенно отвратительных запоев Володя испытывал сжигающее его чувство вины, целовал Ирке ноги, плакал и просил: «Спаси меня!»

И Ирка его спасала. Сначала лечила, подшивала, кодировала. Потом снимала порчь и родовое проклятие. Потом корректировала карму и латала дыры в биополе. В каждую следующую панацею она верила так, как будто не было двух десятков предыдущих. Володя, заражаясь ее верой, некоторое время верил вместе с ней. И, кажется, только поэтому окончательно не сходил с катушек.

Некоторые эпизоды этой отчаянной и безнадежной борьбы вызывали оторопь у плохо знавших Ирку людей. Например, такой, из начальных этапов. В молодости, наряду со всем прочим, Ирка верила в грядущее построение коммунизма, о котором ей говорили со всей сторон, и, имея шесть лет рабочего стажа, единственная из всей нашей компании легко вступила в коммунистическую партию Советского Союза. Некоторое время спустя она заставила вступить в партию и Володю, искренне веря в то, что ответственность перед грядущими коммунистическими поколениями может удержать от пьянства наследственного алкоголика и привести его к полной и счастливой трезвости. Когда Ирка на голубом глазу излагала все это мне, я старалась смотреть в сторону и даже зажимала себе рот рукой.

К тому времени я уже знала, что иркина вера – неколебима ничем, даже самой реальностью.

Кроме всего прочего, Ирка, по-видимому, была судьбой обречена на параллели. Довольно скоро вместе с Володей она начала «спасать» Никитку, который отчетливо тяготел к асоциальному подростковому поведению и с 12 лет стоял на учете в детской комнате милиции. Учился он из рук вон плохо, школу прогуливал, но мать свою знал на пять с плюсом. Накуролесив очередной раз, он снисходительно принимал все материнские хлопоты и обещал, что это в самый последний раз, и он немедленно, вот прямо сейчас, не сходя с места, берется за ум. Ирка, как вы, конечно, уже поняли, каждый раз ему верила. Ленка тогда работала инспектором по делам несовершеннолетних и много раз пыталась объяснить Ирке действительное положение вещей. Ирка в ответ объясняла Ленке, что душа у Никитки добрая и нежная. Тогда мы с Ленкой буквально сатанели от иркиной непробиваемости, но сейчас мне кажется, что если что-то и уберегло Никитку от каких-то действительно страшных и необратимых вещей, типа решетки и наркотиков, так вот именно эта упрямая иркина уверенность в том, что в нем есть что-то хорошее. Даже против своей воли, Никитка все время помнил об этом и удерживался на краю…