Юлия Шилова - Нежное чудовище, или Я поставлю твою волю на колени

Ночью я приложила мокрое полотенце к Танькиным синякам и тихо прошептала:

— Танька, ты прекращай так открыто брезговать этим бабьем!

— Больше они нас не тронут, — улыбнулась она.

— Может быть, но не исключено, что будет еще хуже. Не надо отказываться от чашки чая, ведь тебе ее дают из уважения. Отхлебни и сморщись, но только так, чтобы никто не видел. Нельзя жить в зоне и пренебрегать тюремными законами. Наша задача — выйти на волю с наименьшими потерями.

— Я тоже об этом думала, — вздохнула Танька. — Но все эти тюремные понятия какие-то дикие, жестокие и до ужаса бессмысленные. Почему я должна пить из одной кружки с этим быдлом?! Я думаю, что скоро меня отсюда вытащат. Дашка, а ты не боишься со мной общаться?

— С чего бы это?

— У меня тут не очень хорошая репутация. Я считаюсь «косячной девчонкой».

— Как это?

— Я не признаю здешних понятий и не желаю считаться с тем, что можно, а что нельзя. Тебе, Дашка, опасно находиться рядом со мной. Я могу запороть любой косяк, за который должна буду отвечать. А ты попадешь под раздачу только за то, что ты была рядом.

— Сегодня я была рядом, и мы неплохо отбились. Ты очень надежный человек, Танюха. На зоне это очень ценное качество. Просто ты несдержанная. Не надо тебе переступать тюремную планку. Себе, как говорится, дороже. Нам с тобой еще жить да жить.

Мы замолчали. Наверное, каждый думал о своем. Я о Глебе, а Танька о своем муже. Интересно, почему умирает любовь? Может быть, от усталости, а может, от того, что у сердца тоже есть пределы. Когда нас бросают, мы пытаемся найти тысячу объяснений этому. Нас бросили потому, что разлюбили. Нужно уметь смотреть правде в глаза. Только здесь, на зоне, я поняла это.

— О чем думаешь? — тихо спросила Танька.

— О Глебе.

— А кто это?

— Это человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк.

— Это он тебя сюда засадил?

— Да, я хотела его убить.

— Ты его по-прежнему любишь?

— Не знаю. Я не могу свыкнуться с мыслью, что он меня разлюбил.

— У одного священника спросили: «Что делать, если вас больше не любят?» — «Взять свою душу и уйти», — ответил он.

— Легко сказать, но как это сделать, особенно когда каждую ночь мучают воспоминания? Безнадежность — страшная вещь, я никак не могу привыкнуть к ней.

— Что же в нем было такого особенного, что ты так сильно по нему убиваешься?

— Лимузин длиной в семь с половиной метров, — грустно улыбнулась я.

— Он у тебя что, певец, что ли, если на лимузине ездит?

— Нет. Обычный новый русский со своими причудами.

— Так ты кого больше любила — Глеба или его лимузин?

— Глеба на лимузине, — ответила я.

— Ладно, Дашка, не переживай. Вот только отсюда выкарабкаемся, я тебя на чем угодно прокачу. Позвоним в сервис, где можно заказать лимузин, и будем кататься, пока тебе не надоест, по ночной Москве.

— Боюсь, что такое удовольствие нам будет просто не по карману.

— А вот и нет. Я же тебе говорила, что вращалась в таких кругах, где люди любят пошиковать и пожить в свое удовольствие.

— Что это за круги?

— Мой отец состоит в крупной преступной группировке и занимает в ней довольно высокое положение. Он один из старших. Давай я тебе объясню попонятнее. Вот есть производство. Кто на нем самый главный?

— Директор, кто ж еще?

— Так вот, мой отец заместитель директора, только не производства, усекла?

— Усекла.

— У него есть деньги, власть и надежные связи.

— Тогда какого черта ты тут сидишь?

— А меня скоро отсюда вытащат. Просто я сразу наглупила. Не надо было признаваться, что это я убила любовницу своего мужа. Написала, дура, чистосердечное признание с перепугу! Короче, усложнила все дело. Еще следак дрянной попался… Папик его после этого на пенсию отправил.

— Как это?

— Несчастный случай произошел. А дело мое послали на повторное рассмотрение. Скоро я не только выберусь из этого дурдома, но с меня снимут все обвинения. Как только я освобожусь, то сразу наеду на папика, чтобы он вытащил тебя.

— Нет, Танька, меня вытащить невозможно. Мне три года придется отсидеть как миленькой. Богатых родственников у меня нет, похлопотать за меня некому. Мне даже посылки никто не шлет.

— Я же сказала, что вытащу тебя сразу, как только выйду сама. Отпустят тебя досрочно за хорошее поведение или переведут на условный срок. Папик что-нибудь придумает, не переживай!

— Таня, а как твой муж?

— В смысле?

— Какие между вами отношения с тех пор, как ты убила его любовницу?

— Приезжал два раза. Прощения просил.

— За что?! — вытаращила я глаза.

— За то, что завел себе любовницу и принялся вбухивать наши деньги в ее гардероб. Он же не дурак. Если его из нашей семьи вышвырнут, он на улице останется. А кому охота из классной кормушки вылетать? Сейчас все зависит от меня. Если я скажу папику, что этот придурок мне больше не нужен, он пнет его так, что моему дорогому муженьку долго придется зализывать раны. А если папик разозлится, то может его и на тот свет отправить!

— А ты что решила?

— Поживем — увидим. Я тут соображать не могу. У нормального человека в колонии мозги атрофируются. Разве в этом скотском бараке можно что-нибудь придумать? По-моему, нет. Ничего, осталось совсем немного. Худа без добра не бывает. Попала в это дерьмовое место, зато тебя встретила. Я всегда мечтала о такой подруге, как ты. На воле подружки с меня только деньги пытались тянуть, а без денег не стали бы и разговаривать. Я поэтому их всех отшила. Дашка, а ты что, и вправду стриптизершей была?

— Была. А что тут такого?

— Да чудно как-то… Тебе нравилось обнажаться?

— Мне нравилось танцевать и нравились деньги, которые нам платили. Мне нравилось работать с шестом, совершенствовать пластику. Мне нравилось все, кроме консумации. Ее я всегда ненавидела.

Я замолчала, увидев, что Танька спит. Я улыбнулась и тоже постаралась уснуть, но не смогла. В секции постоянно горит тусклый свет. Я никак не могу к нему привыкнуть. От такого освещения многие посадили зрение, и я в том числе. Иногда девчонки не выдерживают и завешивают лампочку газетой. Если в глазок заглядывает дежурный, он тут же открывает дверь и громко кричит: «Снимите!»

Глава 11

Я проснулась от приглушенного стона и, открыв глаза, быстро вскочила и закричала от ужаса. Четверо девчонок накинули Таньке на шею полотенце и пытались ее задушить. Даже при тусклом свете было видно, что Танька начала синеть, она хрипела. Не раздумывая, я схватила табуретку и принялась молотить ею всех без разбора. Девчонки, не выдержав такого напора, разбежались. Танька лежала без движения.