Эффект домино. Падение - Кира Оллис
Стелла грустно ухмыляется и снова укладывается на спину.
— Конечно… Подруги-уродины — своеобразный пояс верности.
Присаживаюсь рядом с ней и шутливо треплю по макушке.
— Эй, ну ты чего? Я совсем не это имела в виду. И он тоже! Просто… Ты очень скромная, ответственная, и с тобой я с нулевой вероятностью вляпаюсь в какие-нибудь неприятности. К тому же, ты безумно похожа на Мерил Стрип в молодости. Думаю, у тебя язык не повернётся назвать её уродиной, так ведь? — Игриво толкаю её плечом и, наконец, вижу, как её губы растягиваются в улыбке.
— Привезёшь мне сувенирную статуэтку Оскар прямиком из Города Ангелов?
— Ради тебя я даже лягу морской звездой на Голливудской аллее славы!
***
Мне везёт, как утопленнику, потому что в желании сэкономить, я купила билет на самый дешёвый рейс самого некомфортабельного автобуса. К счастью, мне достаётся место у окна, но рядом со мной садится настолько тучная мексиканка, что я оказываюсь зажатой между ней и стеклом, как в механическом прессе. В и без того душном салоне становится невыносимо жарко. Чувствую, как топ и шорты начинают липнуть к телу, а эта тётка сидит с таким невозмутимым видом, что я начинаю сомневаться в том, что она вообще меня заметила. Прислоняюсь лбом к окну, чтобы создать хоть какое-то пространство между нами, и закрываю глаза в надежде уснуть и проснуться на конечной станции.
Вздрагиваю от гвалта мужских голосов и хохота и не сразу замечаю, что сижу уже одна. По пустынному пейзажу за окном понимаю, что мы находимся где-то на границе с Мексикой, и мои догадки тут же подтверждает испанская речь прямо за моей спиной. Оглядываюсь и вижу двух парней примерно моего возраста, один из которых подмигивает мне, награждая сальной улыбкой. Второй, не стесняясь, пялится на мою грудь, и я тут же спешу отвернуться, чтобы они не расценили мой секундный интерес, как призыв к действию.
Мне становится не по себе, особенно когда я понимаю, что больше половины пассажиров выглядят, как портовые рабочие, и я выделяюсь на их фоне, словно рождественская ёлка на центральной площади. Они то и дело бросают на меня плотоядные взгляды и обмениваются пошлыми фразами, думая, что я не понимаю их. Испанский — мой второй язык, болваны. Несмотря на душегубку надеваю свитшот, рукава которого были завязаны на поясе. Так себе решение, конечно, но лучше потеть, чем провоцировать озабоченных мужланов.
— Cómo te llamas, niña bonita? — Тот, что подмигивал мне, усаживается рядом со мной. (Прим. автора: «Как тебя зовут, красотка?»)
Делаю вид, что не понимаю его, и, отрицательно покачав головой, отворачиваюсь к окну. Парень, до которого, видимо, дошло, что ему ничего не светит, спустя пару секунд пересаживается к своему другу. На всякий случай ногой придвигаю свою сумку с перцовым баллончиком поближе и перевожу взгляд в окно, за которым уже начинает смеркаться. В автобусе тоже становится чуть свежее, что приносит невероятное облегчение.
Лучи предзакатного солнца освещают выжженные долины, монотонно сменяющиеся каменистыми холмами пустыни Сонора. Ощущение, словно время в этом месте застыло вместе с кардонами, самыми большими кактусами в мире. Их одинокие силуэты на фоне горизонта напоминают мне меня: они растут без почвы, питаясь тем, до чего достанут их корни в разрушенных камнях. Именно этим я и занималась последние несколько лет.
Неожиданно дёргаюсь вперёд от резкого торможения, больно ударяясь лбом об сиденье впереди меня. Приходится несколько раз встряхнуть головой, чтобы рассеять мушки перед глазами. Мы что, попали в аварию? В непонимании смотрю в окно, но от поднявшегося облака пыли не могу ничего разобрать. Остальные пассажиры вскочили со своих мест, наперебой покрывая ругательствами нерасторопного водителя.
Вдруг дверь автобуса открывается, и в салон вламывается несколько мужчин в чёрном, вид которых просто кричит о том, что вся эта ситуация не сулит ничего хорошего. Все смолкают, как по команде, а я присаживаюсь на корточки, чтобы открыть сумку и достать телефон с баллончиком, но как только нащупываю её в темноте, в мой висок тут же упирается что-то холодное и тяжёлое.
— На твоём месте я бы сейчас встал и убрал руки за голову, — грубый мужской голос заставляет меня сделать то, что он сказал, и я выпрямляюсь, бесстрашно разворачиваясь к нему лицом.
С вызовом смотрю в его пугающие глаза, цвет которых сложно определить в полумраке салона, и молча поднимаю руки. Парень кивком подзывает к нам своего сообщника-громилу с жутким шрамом на пол лица, и тот, будто по взгляду считывая его команду, рывком поднимает мою сумку с пола. Бесцеремонно расстёгивает её и начинает копошиться в моих вещах, пока не находит паспорт. Разглядывает его и растерянно сообщает мужчине, стоящему в неосвещаемом участке возле первого ряда:
— Это не она. Похожа, но не она.
Мне не удаётся рассмотреть их главного, но вижу, что он кивком указывает в сторону выхода. Тот, что держит меня на прицеле, хмурится и, выдернув документ из рук громилы, перепроверяет информацию.
— Ты — Исабелла Родригес?
В любой другой ситуации, в которой на меня не направляли бы дуло пистолета, я бы начала возмущаться, какого чёрта в моих вещах делают чужие документы. Но сейчас мой организм подключил какие-то внутренние резервы, о существовании которых я даже не подозревала, но которые позволили быстро сообразить, что к чему: парень сильно удивился чужому имени в паспорте, а значит, он ожидал увидеть там другое. Моё настоящее?
Мой взгляд снова притягивается к тёмному силуэту и, будь я проклята, если мне показалось, что он только что мне кивнул. Какого дьявола? Что бы это ни значило, решаю воспользоваться ситуацией.
— Sí, — подтверждаю на испанском, скосив под мексиканку Исабеллу.
Он тут же убирает пушку от моей головы и бегло осматривает автобус в поисках… меня? Остальные пассажиры стоят молча, в страхе потупив свои взгляды. И я понимаю, что ни один из них не стал бы за меня вступаться в случае необходимости. Сволочи.
Невзирая на шок, рассматриваю своего потенциального похитителя, чтобы запомнить его внешность и сообщить в полиции его приметы. Тёмно-русые волосы уложены чуть набок, а мягкие черты
