Нина Соротокина - Прекрасная посланница

Петру хотелось устроить музеи так же богато и с выдумкой, как за границей. В Лейдене, например, в анатомическом театре, что при кирхе, из скелетов, обряженных в одежду, делали презабавнейшие экспонаты. Вот скелет осла, на который посажен скелет женщины, убившей свою дочь, а рядом на скелете быка сидит скелет вора, в свое время повешенного. Какой-то любитель музеев, иностранец, глядя на все эти чудачества, сказал с грустью: «Церковь есть храм молитвы, а здесь ее превратили в вертеп для разбойников». Лейденские ученые его не поняли и обиделись. А где взять скелеты достойных людей, если для вскрытия дают только тела казненных преступников?

Мадам де ля Мот, как и было предписано в письме, явилась в Кунсткамеру в скромном, сереньком наряде. Правда, Шамбер настаивал на платье простолюдинки, но это требование она с негодованием отвергла. Шествовать по улицам в епанче и кокошнике! Нет уж, увольте, сударь!

К счастью, Шамбер вообще не обратил внимания на ее наряд. При встрече, а она состоялась в приемных покоях музея, он цепко схватил Николь за руку и потащил куда-то в угол.

– Говорить будем шепотом. Здесь тоже могут быть уши. Не вертите головой, вы привлекаете к себе внимание, – голос у Шамбера прерывался от волнения. – Какое счастье, что вы получили мое письмо!

– Во-первых, здравствуйте, сударь, – Николь с насмешкой присела в книксене. – Что с вами? Вы на себя не похожи. И почему мы встречаемся в таком странном месте?

– Умоляю, не надо лишних вопросов. Мы будем медленно идти по залам, как бы все рассматривая, а заодно и поговорим.

Николь смотрела на Шамбера, вытаращив от удивления глаза, но спорить не стала, видно, какое-то очень серьезное событие заставило его вести себя подобным образом.

Музейная зала представляла из себя длинное продолговатое помещение со шкафами вдоль стен, в которых были размещены экспонаты. На длинных, прикрепленных к потолку веревках на разной высоте висели птицы. Они сияли ярким оперением, сквозняки слегка раскачивали чучела, и создавалось ощущение, что вот-вот они взмахнут крылами и улетят на просторы Невы. Но нет, не улететь, поводок крепко держал их на привязи.

– Жалко птиц, – сказала Николь.

– Не отвлекайтесь… – прошипел ей в ухо Шамбер.

Она пошла вдоль витрин, рассматривая экспонаты.

Чего здесь только не было: застывшие в прыжке обезьяны и горностаи, дивной раскраски бабочки перемежались макетами парусников, с африканскими масками соседствовали древние монеты, тут же лежали огромные перламутровые раковины, привезенные из южных морей. А еще механические инструменты непонятного назначения, страусовые перья и китайские, тончайшего фарфора чашки. Каждый экспонат был снабжен подписью на русском и на латыни.

– Смешно написано, – она прочитала по-русски, – «морское диво в спиртусе». Красивый почерк… Интересно, кто это написал…. А вот смотрите – «сулемандра в склянице». Я думаю, что это саламандра, дух огня. – Николь засмеялась.

– Сосредоточьтесь, ради бога, – шептал ей в ухо Шамбер. – Я знаю, с каким заданием вы прибыли в Петербург. Ну как, вошли в доверие к Бирону?

– Понятия не имею. Этим занимается аббат Арчелли. У меня другие планы.

– Какие, позвольте полюбопытствовать?

– Об этом рано говорить.

– Надо, чтобы в доверие к Бирону вошли именно вы.

– Почему? – Николь кокетливо надула губы.

– Потому что именно вы со своим умом и обаянием можете узнать то, что не в состоянии узнать Арчелли…

– А что у Бирона надо узнать?

– Об этом мы поговорим после, – Шамбер говорил настолько тихо, что Николь приходилось разбирать отдельные слова по движению губ.

– А вы с какой миссией прибыли в Россию? Тоже войти в доверие к Бирону? – глаза ее откровенно смеялись.

– В каком-то смысле. Но вообще-то это вас не касается.

– Фи, как грубо…

Дошли до заспиртованных уродцев. Экспонаты одновременно заинтересовали и испугали Николь. Скрюченные тельца, сморщенные личики, зажмуренные глаза, которые так и не увидели свет. Еще ужаснее выглядели препарированные части человеческого тела, в этом было какое-то противоестественное, нечеловеческое бесстыдство.

– Кто такой этот Рюйш? – Николь оторвала глаза от таблички и воззрилась на Шамбера с раздраженным видом. Она не ждала ответа. Ее просто заинтересовала написанная на табличке фамилия мерзавца, который продал России все эти безобразия.

И вдруг из-за спины прошелестел ответ.

– Фредерик Рюйш, известный всему миру анатом.

Николь резко повернулась. Рядом с ними стоял бледный молодой человек в темном камзоле с позументами, в очечках, продернутая через наушники несвежая лента завязана на затылке в смешной бант, словом, вид ни от мира сего – весь в науке. Шамбер посмотрел на юношу с ненавистью.

– Он продал нашему государю девятьсот тридцать семь экспонатов, – продолжал молодой человек, застенчиво улыбаясь, – за очень большую сумму.

– Какую же? – строго уточнила Николь.

– Тридцать тысяч гульденов, – вздохнул юноша.

– Мне все это очень не нравится, – Николь обвела рукой витрину с препаратами.

– Женщин это пугает, – с готовностью закивал юноша, – однако Рюйш был великий ученый. Он умел сохранить цвет кожи не только на отдельных препаратах, но и на всех трупах целиком.

Николь слабо охнула. Надо было как-то отвязаться от навязчивого молодого человека. Кто он, служитель Кунсткамеры, шпион или просто горожанин, который не обманулся простеньким платьицем Николь, узнал в ней знатную даму и теперь пытался познакомиться, предлагая свои в качестве аванса знания?

– Благодарю вас, – сказала она сухо и решительно направилась прочь, Шамбер поспешил следом. Молодой человек стоял столбом, провожая их грустным взглядом.

– Так на чем мы остановились? – Николь вопросительно посмотрела на Шамбера. – Говорите прямо, что вам от меня надо и где я могу вас найти в случае необходимости?

– Я сам вас найду.

– О! Вы даже от меня готовы скрываться?

– Не в этом дело. Я живу под чужим именем. Дом мой смело можно назвать лачугой. Появление такой дамы, как вы, может привлечь внимание обывателей.

– С каких это пор вы стали бояться обывателей? А это здесь зачем? Какое-то кривое-косое бревно? – воскликнула Николь, глядя на витрину, и тут же за ее спиной отозвался тихий голос.

– Это спил дерева, который стоял на месте Кунсткамеры. Однажды царь Петр плыл вдоль берега и увидел две странно изогнутые сосны. Они так проросли друг в друга, что нельзя было понять, какая ветка какой сосне принадлежит. Царь Петр сказал, мол, я создаю музей необычайностей, так это место можно счесть самым подходящим. Таких уродливых сосен я нигде не видал.