Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

Можно было просто пойти по берегу в ту сторону, откуда пахло морем. Он обязательно сделает это, но сейчас существовали задачи более неотложные: надо было искать нору.

Попрощавшись с неугасимым костром, как с живым существом, Кешка отправился назад вдоль уже знакомой протоки. Отыскал знакомые улицы, почти обрадовался им, отыскал и свою котомку в нише за водосточной трубой. Все было цело, только нож слегка покрылся ржавчиной от сырости. Кешка отчистил его на ближайшем булыжнике и задумался о конкретном, насущном. Именно сейчас ему очень не хватало Блина. Может быть, вернуться в подвал? При мысли об этом Кешка по-звериному передернулся. Но есть же и другие подвалы… А в них живут другие Блины?

Мир Города снова требовал от Кешки практических знаний, исследования, накопления информации. Встряхнувшись и перекинув за спину котомку, Кешка бодро зашагал вперед.

Дальнейшие действия, предпринимаемые Кешкой в течении некоторого времени, можно было назвать весьма просто: он узнавал.

Узнавал все, что мог узнать, используя свой скудный словарный запас, никак не организованную память и весьма низкую способность к адекватному практическому общению с другими людьми.

Само по себе добывание пищи больше не представляло для него проблемы, но боли в животе и расстройства желудка мучили его все чаще. Он догадывался о том, что все его недомогания – следствие непривычной, холодной и некачественной пищи, но не знал, как изменить ситуацию.

Память же его представляла собой явление в чем-то уникальное. Очень немногое из того, что Кешка видел и слышал в Городе, он мог понять и, как следствие этого, сознательно запомнить. Но, с другой стороны, громадные незаполненные кладовые его цепкой лесной наблюдательности улавливали тончайшие оттенки происходящего, недоступные пресыщенным информацией городским людям. Все это, непознанное и непереработанное, но увиденное, услышанное, почувствованное и унюханное, невредимо опускалось на дно океана Кешкиных мозгов, почти не колебля поверхности, и там накапливалось, суля совершенно непредвиденные неожиданности в будущем.

Люди слишком редко общались с ним, чтобы он мог позволить себе забыть хоть что-нибудь из того, что они ему говорили. Все советы Блина слышались в его памяти так, словно были произнесены вчера. Слова клетчатого перекошенного дедка тоже были восприняты Кешкой как руководство к действию. Искать нору. Нора в лесу – это понятно. Но что такое «нора» в Городе?

Довольно быстро Кешке удалось вычислить то, что больше всего напоминало городские норы. Ежедневно сразу после рассвета большое количество людей спускалось по ступенькам куда-то под землю в длинные не просматриваемые с поверхности коридоры. Другие люди в это же время выходили оттуда, поднимались наверх и отправлялись куда-то по своим делам. Вместе с людьми поднимался на поверхность теплый ветер, пахнущий резиной и железными коробками. Все это продолжалось до самого конца человеческого дня, а потом прекращалось и всю ночь подземные коридоры оставались гулкими и пустыми, и даже ветер вроде бы как-то затихал и укладывался спать.

Все это выглядело крайне любопытным и вместе с тем опасным. Загадочным оставалось главное: что делали люди в подземных коридорах? Они там жили? Кое какие Кешкины наблюдения вроде бы подтверждали этот вывод. Наблюдая несколько дней подряд за одним таким входом под землю, он обнаружил что в одно и то же время из него выходят люди, которых он уже видел здесь вчера и позавчера. Получалось, что они живут под землей, и утром выходят в наземный мир… Но люди Города живут в больших каменных домах – это Кешка усвоил твердо. Есть еще и подземные люди?

Поверить в существование таких людей Кешке было легко – мало ли странностей в Городе – но сразу же возникал вопрос: как подземные люди отнесутся к появлению среди них, на их подземной территории чужака, его, Кешки?

Понаблюдав еще и убедившись, что подземных людей слишком много и вряд ли они все знают друг друга в лицо или хотя бы по запаху, Кешка отважился вступить на ступеньки, ведущие в подземный мир. Запахи, доносящиеся оттуда, были и успокаивающими и пугающими одновременно – пахло едой, мочой, опилками, резиной, железными коробками, и еще чем-то таким, специфически подземным. Было и еще одно: кешкины развитые одинокой лесной жизнью чувства улавливали какие-то странные подземные шумы и сотрясения, как будто бы под землей жили и передвигались невиданно огромные звери.

Говоря откровенно, подземная нора здорово напоминала ловушку, и если бы не количество людей, безбоязненно входивших туда и поднимавшихся наверх, Кешка ни за что не решился бы туда сунуться.

Внизу было отменно интересно. Кешка сразу же нашел небольшой каменный приступочек, уселся на него, обхватив руками колени и стараясь стать как можно меньше и незаметней, и принялся наблюдать. В подземном коридоре было светло, тепло и сухо. Запахи, как и во всех местах скопления людей, были раздражающе острыми, но Кешка уже привыкал к этому неизбежному злу и потому – терпел.

Люди меняли разные вещи на разноцветные бумажки-деньги. Это было захватывающе интересным (Кешка страшно хотел бы научиться этому, тем более, что бумажки, которые он выменял на бутылки, все еще лежали в кармане куртки), но увы, совершенно непонятным. Еще несколько людей, прислонившись к стене, дергали проволоку, натянутую на деревянные ящики с ручкой и пели протяжными голосами. Их песни нравились Кешке меньше, чем зимние песни Друга, но все же слушать их было приятно. Перед людьми стояла картонная коробка, в которую некоторые из проходящих бросали все те же деньги. У нескольких людей, стоящих на ступеньках у выхода, высовывались из-за пазухи котячьи и щенячьи мордочки с молочными, еще не проясневшими глазами. Подумав, Кешка решил, что и они хотят на что-то обменять маленьких зверьков.

– Обмен занимает в жизни людей очень большое место, – задержался на поверхности сознания первый из сделанных Кешкой выводов.

Осень словно приклеилась к Городу, легла на него, придавив душным, моросным боком, и не желала уходить. Даже Кешка, привыкший к северным долгим ночам, устал от нерождающихся тусклых дней, не освещенных где-то залеживающимся, словно простудившимся солнцем. Не хотелось просыпаться, не хотелось никуда идти, не хотелось даже есть и пить. Город, и без того казавшийся Кешке больным и некрасивым, совсем потерял свою сумрачную привлекательность и жался и сопливился, зияя облупившимися стенами, как расковыренная болячка.

Почти все время теперь Кешка проводил в подземном городе. Он научился проникать в него, пробегая мимо тетки в стеклянной коробочке и быстро скатываясь вниз по ступеням движущейся лестницы (сначала Кешка почти до крика испугался ее, но быстро привык и теперь находил весьма интересной, хотя и непонятной. Кто же сидит там внутри и все время ее крутит? Кешка пытался заглянуть во все щелки, но так никого и не увидел). Тетки реагировали на Кешкины пробежки до странности вяло, чаще всего попросту отводили глаза, словно не замечая. Иногда рядом с тетками стояли мужики в серой одежде, с черными палками в руках. Тогда Кешка предпочитал не рисковать и ждал, пока тетка останется одна, или неторопливо трусил к другому входу в подземный город.