Сьюзан Ховач - Роковая привязанность

На какое-то время я оставил ее в покое, потом я снова встретил Мэриджон. Мне не удавалось выбросить ее из моего сердца. Я продолжал звонить ей, пытаясь узнать, с кем она живет, обрекал себя на вечные муки. Все было безрезультатно. Она не обращала на меня внимания.

Затем внезапно все изменилось. Она попала в беду, возникла необходимость в аборте. У Мэриджон не было денег, она серьезно заболела и обратилась за помощью ко мне. Я помог ей, дал денег, заплатил врачу — я, юрист, стал пособником в криминальном аборте! Но все осталось тайной. 

Потом она поправилась, я увез ее в тихий уголок Сассекса для полной реабилитации; она была не в состоянии спать со мной, даже если бы хотела. Спустя неделю она покинула меня и уехала в Лондон.

Я последовал за ней и узнал, что она собирается отправиться в Корнуолл. «Я хочу увидеть Джона»,— сказала она. Я и сейчас вижу ее стоящей передо мной с ясными голубыми глазами. Темно-синее платье было ей велико, потому что она похудела. «Я не хочу, чтобы ты ехал со мной. Я хочу некоторое время побыть с Джоном. Когда я вернусь, я, возможно, буду жить с тобой, ты сможешь обо мне заботиться». Когда я в сотый раз сказал Мэриджон, что хочу жениться на ней, она сказала, что не знает даже, сможет ли жить со мной, что я должен подождать ее встречи с Джоном. «При чем тут Джон? — спросил я.— Как он может тебе помочь?» Повернувшись ко мне, она сказала: «Ты не поймешь, даже если бы я попыталась тебе объяснить».

Она вернулась из Корнуолла через месяц и сказала, что согласна выйти за меня замуж. Она сильно изменилась. Я едва узнал ее, так она похорошела.

Мы устроили тихую свадьбу. Джон и София не приехали, тогда это показалось мне странным; я не понял, что за этим скрывалось. Какое-то время мы были очень счастливы — я получил шесть месяцев абсолютного счастья. Оглядываясь назад, я снова предпочел бы пережить эти шесть месяцев, даже зная, что ими все кончится. Неожиданно из Пензанса приехал Джон, и все изменилось.

Распад нашего брака был постепенным. Сначала я даже не понимал, что происходит; я осознал это, когда Мэриджон стала холодной, замкнутой. По иронии судьбы чем холодней она становилась, тем сильнее я хотел ее, нуждался в ней; чем сильнее я хотел ее, тем меньше она хотела меня. В конце концов она заявила, что будет спать в отдельной спальне. Я спросил Мэриджон, есть ли у нее другой мужчина; когда она засмеялась, я закричал: «Тогда почему ты так часто встречаешься с Джоном? Почему он постоянно приезжает в Лондон? Почему нас вечно приглашают в Бариан? Почему ты испытываешь потребность проводить в его обществе столько времени?»

Повернувшись ко мне, она сказала: «Потому что он — единственный мужчина, который не хочет спать со мной».

Теперь пришел мой черед рассмеяться. Я сказал: «Он бы захотел этого, если бы не был так увлечен своей женой!»

«Ты не понимаешь,— сказала она.— Между нами нет и речи о постели».

Она так странно сказала это. Я помню щемящее ощущение шока, который испытал. Я резко произнес: «Что ты хочешь этим сказать?» И она ответила: «Я не могу описать; какое чувство покоя он дает мне. Лучше этого на свете нет ничего».

Наверно, я понял, что испытал страх. Самое ужасное заключалось в том, что я не понимал его причины. «Ты витаешь в облаках,— жестко сказал я ей, пытаясь избавиться от испуга и разрушить воздвигнутый ею между нами барьер.— Твои слова — абсурд». «Думай, как тебе угодно. Мне нет до этого дела. В любом случае секс давно потерял для меня всякое значение. Стал смешным, ненужным занятием». Потом она рассеянно добавила: «Мне очень жаль, Майкл». В этой фразе прозвучал какой-то странный, ненатуральный пафос. «Мне очень жаль, Майкл...»

Я не мог избавиться от чувства любви к Мэриджон. Я пытался уехать, но возвращался к ней. Я не могу описать ад, через который прошел. Когда мы получили то последнее приглашение в Бариан, я решил поговорить с Джоном начистоту. Выложить ему все. Я знал, что он увлечен своей женой, и решил, что Мэриджон для него гораздо менее важна, чем он — для нее.

Не успели мы провести в Бариане и пяти минут, как я понял, что София испытывает терпение Джона. В тот уикэнд оно внезапно иссякло и он отвернулся от Софии — с него было достаточно, он больше не мог терпеть ее капризы и измены. И когда... он отвернулся от Софии, его внимание сосредоточилось на Мэриджон.

Ничего более опасного произойти не могло; я потерял рассудок, уговаривал Мэриджон уехать, но она не соглашалась. Я пытался поговорить с Джоном, но он делал вид, будто не понимает, о чем идет речь, уверял, что его отношения с Софией абсолютно нормальные. И наконец София увидела, что происходит, и потянула нас всех в бездну. 

Она закрутила роман с Максом, днем они уехали в Сент-Ивс. Джон находился в музыкальной комнате с Мэриджон; чтобы не быть «третьим лишним», я отправился половить рыбу и обдумать свои дальнейшие действия. Я так ни к чему и не пришел. Помню, ко мне приблизился мальчик, он заговорил со мной. Я был благодарен ему — он отвлек меня от моих проблем. Когда он покинул меня, я посидел еще немного на берегу и потом вернулся в дом к обеду.

София и Макс уже находились в Бариане, София, похоже, чувствовала себя неловко. Она не умолкала в начале обеда, но Джон и Мэриджон хранили молчание. В конце концов София перестала поддерживать беседу. Когда Джон и Мэриджон наконец заговорили, обращаясь только друг к другу и не замечая нас, я увидел, что София поняла, что происходит; она явно решила довести дело до скандала.

Ребенок, похоже, заметил напряженность в атмосфере и закапризничал; я почувствовал, что я должен покинуть комнату, и отвел мальчика в его спальню. Я воспользовался этим предлогом, чтобы уйти из столовой, и задержался наверху на полчаса. Уложил ребенка в постель и почитал ему. Я не помню, какую книгу читал. София считает, что Джон ей неверен, думал я, и что-то затевает. Эти мысли не давали мне покоя, постоянно вращаясь в голове. Пойдет ли она на развод? Что скажет в суде? Что выйдет на поверхность? Какой ущерб это причинит Мэриджон? Не сблизит ли это Мэриджон и Джона еще сильнее? Что произойдет? Я про-должал читать ребенку, притворяясь, что все в порядке, а сердце мое разрывалось в груди...

Когда я спустился вниз, они были одни в музыкальной комнате; на проигрывателе вращалась пластинка. София была в кухне с Максом. Я закрыл дверь и сказал Джону: «София знает — тебе это известно?» Он посмотрел мне в глаза: «Что знает?»

Я сказал, что не стоит больше притворяться, пора поговорить откровенно. Мэриджон предприняла попытку вмешаться, она попросила меня не делать из себя посмешище, но я не стал слушать ее. «Может быть, формально ты не состоишь в связи с моей женой,— сказал я Джону,— но ты ведешь себя так, словно у вас настоящий адюльтер; София не верит всем этим сомнительным сказкам о чисто платонических отношениях. Она готова поверить в худшее и отреагировать соответствующим образом. В определенном смысле она имеет на это право. Какие бы отношения ни связывали тебя с моей женой, они представляют опасность и должны быть прекращены».