Пригнись, я танцую - Саммер Холланд
– Не очень доброе утро, да? – Он опирается на стену. – Прости.
Кэтрин стоит на пороге в светлом шелковом халате и словно не обращает внимания на происходящее.
– Что у тебя? – деловито спрашивает она, роясь в какой-то пластиковой коробке. – Рвота?
– Да.
Второй рукой Том пытается вытереть с подбородка слюну. Он ищет в себе силы посмотреть Кэтрин в лицо, но получается с огромным трудом.
– Не хотел тебя будить, – говорит он хрипло. – Прости.
– Ты не можешь это контролировать. – Та отвечает на его взгляд своим, спокойным и заботливым. – Пожалуйста, не стесняйся меня.
– Не хочу, чтобы ты меня таким видела. Это… не слишком мужественно.
– Том, прекрати. – Кэтрин достает из коробки баночку с таблетками и ставит на раковину: – Вот, противорвотное.
– Спасибо, – слабо улыбается он, перебарывая стыд.
– Принесу воды.
– Подожди. – Еще одно усилие над собой. – А у тебя нет чего-то против… поноса?
– Есть. – Она с готовностью роется в коробке и достает вторую баночку. – Ты полотенце нашел?
– Да.
Кэтрин на минуту исчезает, давая ему хотя бы умыться. Когда возвращается, в руках у нее стакан с водой. Она спокойно и будто бы не смутившись его отвратительного вида протягивает стакан, а после – высыпает в протянутую ладонь по одной таблетке из каждой баночки.
– Сейчас отпустит, – обещает она, – они быстро действуют.
Закинув в себя лекарство, Том уныло мотает головой в сторону душа.
– Мне нужно искупаться. Снова.
– Хорошо. – Кэтрин приподнимается на цыпочки и целует его в щеку. – Во сколько ты принял таблетку?
– В семь. – Ее правда ничего не смущает? Из него только что Сатана вылез!
– Отлично, – улыбается она. – Тогда я пока займусь завтраком.
Когда дверь за ней закрывается, Том устало опирается спиной о стену и медленно выдыхает: с одной стороны, произошедшее ужасно. С другой – она смогла помочь ему с таблетками. Теперь хотя бы есть вариант, что его не будет полоскать весь день.
После душа он выползает в гостиную, обернув бедра полотенцем. Кэтрин, колдующая на кухне, оборачивается на звук и тепло улыбается, а внутри больно колет чувство вины: он испортил им прекрасное утро.
– Я тут тебе кое-что приготовила. – Она оставляет нож, наскоро вытирает руки о полотенце и снимает со спинки стула мягкий белый халат с вышитой монограммой.
– Вот это роскошь. – Том отводит руки назад и дает ей одеть себя.
– Он особенный, – предупреждает Кэтрин. – Я была на конференции в Бостоне и украла его из отеля.
– Ты сделала… Что?
– Украла, – беспечно отвечает она и возвращается на кухню. – Чувствуешь, какой он мягкий?
– Кэтрин Ким, – с восхищением произносит Том и садится на стул напротив, – а ты та еще штучка.
– Тебе легче?
– Лучше. – Уши снова вспыхивают. – Спасибо тебе.
– Том, – Кэтрин резко поворачивается к нему, – в этом нет ничего зазорного, пойми. Я видела и похуже.
– Но не меня же.
– Твоя мужественность никак не страдает от того, что терапия дает побочные эффекты, если ты об этом переживаешь, – строго произносит она. – Они у всех есть, понимаешь?
– Ладно, ладно, – сдается Том. – Не буду стесняться блевать при тебе.
– Ты такие слова иногда выбираешь, – смеется она и прикрывает рот рукой с ножом.
– А что не так? Тебя они смущают?
– Нет, – Кэтрин качает головой и высыпает порезанные овощи в мультиварку. – Просто бывает смешно.
– Если тебя это развеселит, я могу совсем перейти на язык манчестерской улицы, – с радостью предлагает Том. – Пять лет отучался, правда. Но навыков не растерял.
Кэтрин только смеется в ответ. Она оставляет его одного на пару минут.
Ему с ней повезло. Да, рак, да, без селезенки его шансы куда хуже, но она – словно знак от Господа, что с неба падают не только паршивые штуки. Есть и такие подарки судьбы, как Кэтрин. Девушка, которую не смущает его чертово состояние. Она готова принять его тогда, когда хочется сдохнуть от стыда, и делает это с легкостью.
Даже не верится, что это та самая строгая доктор Ким. Теперь она словно светится.
– Научи меня чему-нибудь этакому, – предлагает она по возвращении. – А я могу рассказать о немецких ругательствах.
Следующие полчаса Том учится удивительным словам. Обычно немецкий считают грубым языком, люди в Германии будто бы камнями плюются, но мягким голосом Кэтрин даже странное восклицание «небо, жопа, нитки» звучит сексуально. У него возникает пара идей, которые можно было бы реализовать попозже.
В свою очередь Том припоминает слова вроде «пиздопротивный» и «блядота», которые ни разу не слышал в Нью-Йорке или даже Лондоне, только дома. Кэтрин приходит от них в восторг и, как ребенок, пробует на языке.
Сердце предательски колотится от распирающих чувств: в конце концов. Том не выдерживает, притягивает Кэтрин к себе за край халата и целует, заглушая очередное немецкое «однохуйственно». Если бы презервативы не закончились вчера, а он сам не боялся возвращения побочек, завтрак пришлось бы отложить.
Невозможная, совершенно нереальная Кэтрин отвечает на поцелуй с вызывающей смелостью, зарывается пальцами в волосы. Она покорно впускает его язык, и от ее губ чувствуется легкий привкус зубной пасты.
С ней легко перестать думать о том, что ты все еще на этой планете. Словно взлететь над землей, набрав сотню миль в час, забить на гравитацию и просто визжать от восторга. Как минимум сейчас Том визжит внутри.
Издалека слышится писк мультиварки. Кэтрин замирает, в последний раз обхватив его нижнюю губу, и слегка отстраняется.
– Завтрак, – улыбается она.
– Ладно, – соглашается Том и выпрямляется. – Пусть будет завтрак. Кстати, мне вот что было интересно: ты ешь корейскую еду?
– Конечно, – Кэтрин поднимается и разворачивается к кухне, – это вкусно.
– А я не пробовал.
– Может, и к лучшему. Она очень острая.
– Я вообще люблю такое, – задумывается Том. – Дома мы просили добавить в донер самый лютый соус и ели на спор. Я выигрывал.
– Верю, – Кэтрин ставит перед ним тарелку, – но, во-первых, в споре со мной ты бы проиграл. А во-вторых, тебе вредно.
Том скептически смотрит на порезанную на кусочки рыбу, овощи и рис. Неужели это все будет безвкусным во имя правильного питания? Хотя у нее то же самое, а вчера Кэтрин не была похожа на человека, который не любит есть. Вон как умяла двенадцать блюд, маленьких, конечно, но все-таки двенадцать. И ничего, даже не икнула.
Божий ангел, не иначе.
– Точно! – Она открывает холодильник и достает оттуда пару маленьких зеленых перчиков. – Чуть не забыла.
Аккуратно наколов вилкой
