Галина Лифшиц - Тот, кто подводит черту

Ну, вообще-то, муж, даже если в Москве, проводит с ней только ночи. У него своих дел выше крыши. Не до прогулок ему, не до кино и ресторанов. О том, чтоб вместе куда-то сходить или поехать по ее делам, она и мечтать не может.

Ничего, недолго осталось напрягаться. Скоро они смогут быть вместе все время.

Сегодня Леся хотела быстренько съездить на дачу, глянуть, что там и как, чтоб начать перевозить туда московскую мебель. Только глянуть и назад: сегодня в театре спектакль с куклами, столько лиц нарисовать придется, лишь бы успеть.

– Эй, Леська, стой! Ты куда когти рвешь? – окликнул ее Филя.

Удивительное дело: ведь младше ее на десять лет, как минимум, а разговаривают с ней, как с недомерком каким!

– На дачу, – ответила Леся сдержанно.

– Ты вот на, возьми «Ночи Кабирии», тебе специально купил. – Филя сунул ей прозрачную пластмассовую коробочку.

– Думаешь меня разубедить с помощью старого фильма?

– Нет! Просто посмотри как шедевр мирового кино.

– Ладно, спасибо. Гляну, если время будет.

– Эй! – подошел Ренат. – Давай я тебя на твою дачу отвезу, что ли.

– Тебе по пути? – удивилась Леся.

– Откуда я знаю? Ты же еще не сказала, где у тебя дача. Я просто подумал: на природу бы махнуть. Мяса купить для шашлыков, у костерка посидеть. На пару часов расслабиться. Можно у тебя там расслабиться?

– По-моему, да. Там все заросло, облезло. Вокруг дворцы понастроены, а у меня лес на участке, в доме паутина наверняка. Хоть бы крыша еще целая оказалась. И пол.

– Ну что, поедем?

– Если повезешь.

– Тогда пошли.

– А кто еще с нами?

Денис и Филя отказались. Поехали втроем: Леся, Ренат и Василий.

Лесина дача находилась совсем близко от Москвы, по нынешним меркам. Что такое нынче двадцать километров? В Крекшине провела Леся все свое детство, а потом как отрезало. Не до того было.

Ничего у нее в доме не изменилось. Крыша не текла, и пол не провалился. Колодец остался на том же месте. Забор покосился катастрофически. Все заросло лопухами и дикими травами, преимущественно полынью.

Шашлыки

Ребята принялись возиться с шашлыками. Леся прошлась по комнатам. Сыровато. Надо бы печки протопить несколько раз подряд, дом подсохнет, повеселеет.

Она зашла в папину комнату. Полки с инструментами, большой письменный стол. Все как при нем.

Никто ничего и не трогал. Как в музее. Надо бы детям показать, как жил дедушка, как проходило ее собственное доброе детство.

Почему она сюда их не возит?

Леся подошла к папиному столу, выдвинула верхний ящик. Просто так, бездумно.

Ящик был пуст. Почти. На дне его лежала тетрадочка. Леся достала ее, открыла. Ей не хотелось совать нос в папины тайны. Но тайн никаких и не было, просто выписки на память. Она листала тетрадку с чужими мыслями, казавшимися папе важными, достойными запоминания.

Было много стихов. Леся и не подозревала, что папа любил поэзию.

Вдруг в глаза бросилось: «Обманите меня…»

Как будто про нее:

Обманите меня, но совсем, навсегда…Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…Чтоб поверить обману свободно, без дум,Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,Кто ведет лабиринтом неведомых зал,Чье дыханье порою горит на щеке,Кто сжимает мне руку так крепко в руке…А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…Обманите и сами поверьте в обман.

Максимилиан Волошин. Серебряный век. Но ведь про нее! Наверное, таков закон любви: каждый любящий обманывается. И жаждет верить. И каждый хочет казаться лучше, краше. Как Саша в своем рассказе… Вот ведь дурачок.

Леся даже засмеялась счастливой своей находке.

Полистала еще.

Возле одной выписки стояло целых три восклицательных знака:

Уж лучше голодать, чем что попало есть,И лучше одному, чем вместе с кем попало.

Омар Хайам. Леся принялась вдумываться. Как ни крути, это было папино послание к ней. Все, что родители оставляют своим детям, и есть их послание будущему. Жаль, она раньше, до встречи с Валерой, не прочитала эти слова. Все могло бы быть по-другому.

«Чепуха! – сказал голос внутри ее. – При чем здесь Валера? Детей бы не было! Ты бы хотела, чтоб детей у тебя не было? Тут о другом. Раз папа устроил, чтобы ты именно сейчас это увидела».

Дальше думать было просто страшно.

– Леська! Кто-то, кажется, спешил? Иди! Шашлыки готовы!

Они уселись на веранде. Бесшумно качались ветки деревьев. Мухи жужжали.

У Леси вдруг проснулся зверский аппетит. Мясо пахло умопомрачительно. А соус какой!

– Сто лет не ела такой шашлык! Тысячу! Спасибо, Ренат!

Ренат сидел на корточках, ворочал мясо над углями. Взглянул на нее.

– Мы там всяких закусок подкупили, видишь – баночки. Возьми грибочков, огурчиков, перец красный, чеснок.

Леся потянулась к банке с грибами.

– Ой, какие грибочки вкусненькие! Наконец-то наши стали делать, а то эти привозные – ни вкуса, ни запаха, как резину жуешь.

– Ты уверена, что это наши?

– Конечно! Вот видишь, что написано: «Сударушка», буквы такие… старославянские. А чьи же еще?

– Вот и мы думали, когда покупали. А разгляди-ка маленькие буковки там сбоку. Увидела?

– Ой! Сделано в Китае. Промышленная зона № 143. Ужас какой! Не город или село, а зона! Тьфу. Не буду я их больше есть, ну их.

– Правильно! Изготовлено на зоне! Звучит, а? Сначала думаешь: «Сударушка», бабушка грибки собирает, тетушка маринует, в дубовую бочечку кладут, потом по баночкам чистеньким разливают… Наши разносолы! А – обманка! На зоне промышленной непонятно кем и как нафигачено! И вся жизнь так! Учти это, Леся! Всегда сначала маленькие буковки разгляди, а не красную этикетку! Поняла, о чем я?

– Слушай, не порти аппетит! Не ломай кайф! Только мне хорошо стало, ты опять… Будь другом, ладно?

– Жалко мне тебя ужасно! Не знаю, что еще сделать. Вроде все вчера сказал. Но ты уперлась, не сдвинешь. Ты пойми, потом никто не поможет. Жалеть будешь, звать будешь. Никто не поможет!

– Ум-м-м, – замычала Леся, вгрызаясь в мясо. – Не будем об этом, а? Все ведь уже решено и подписано. Такая у меня линия жизни. И ничего менять я уже не стану.

Она вдруг подумала: а что, если строчки Хайама относятся к Ренату? Что, если Ренат и есть этот самый «кто попало»? Вполне возможно. Но говорить об этом вслух не стала. Зачем обижать человека, который заботится о тебе? По-своему, очень деспотично и настырно, но старательно и трогательно даже.