Марина Крамер - Последнее японское предупреждение

– Папа, знаешь что? Я думаю, что ты был сильно не прав, когда обвинил Сашку в причастности к краже клинка, – сказала я как можно жестче, чтобы папа не смог превратить все в шутку или просто осечь меня.

Он удивленно вздернул брови:

– Да? А я его и не обвинял.

– Ты сказал, что он мог купить, – настаивала я, – было такое? Ты не можешь не помнить, еще мало времени прошло.

– Ну, хорошо, пусть так, – поморщился отец. – Но сейчас-то ты какого черта завела эту шарманку? Я его из дома не гнал, если об этом речь.

– Как будто ты не знал, что он сам уйдет, не дожидаясь твоего предложения! Ты знаком с ним дольше, чем я, и теперь такие глупости говоришь.

– Но, но! – повысил голос отец. – Ты не очень-то, а то раздухарилась. Я не первокурсники твои!

– Хорошо, извини. Но давай рассуждать здраво. Ведь я же права, неужели ты не понимаешь? – Я взяла новую сигарету и посмотрела на отца.

По его глазам я видела, что он склонен согласиться со мной, но ему требуются более весомые аргументы, чем просто мои слова. И они у меня были. Фотографии, сделанные в музее, и диктофонная запись разговора с полировщиком Филиппом Ивановичем. Все это говорило о том, что никакой кражи и быть не могло, значит, Акела ни при чем.

Я сходила к себе и принесла все, что сумела добыть, а также рассказала о погибшей на глазах Саввы журналистке. О «хвосте», болтавшемся за мной в начале сентября. О том, что они работали на Меченого. Папа слушал не перебивая, только все мрачнел и сильнее сжимал пальцы на подлокотнике кресла. Крак! – и дерево не выдержало, сломалось. Папа удивленно посмотрел на обломки, отбросил их и встал.

– Позвони Моне и Бесо, пусть приедут, – коротко бросил он и вышел из комнаты.

Этого я не ожидала. Чувствую, своим рассказом я спровоцировала папу на войну… Как теперь урегулировать все мирным путем, интересно? Осталось надеяться на рассудительного дядю Моню – тот всегда умел расставить все по полкам.

Они явились через час, я за это время успела здорово понервничать – папе вдруг стало плохо, он рвал на груди рубашку и задыхался, пришлось делать укол и давать сердечные препараты. Только этого не хватало… И уже непонятно было, не сделала ли я хуже своим рассказом.

– Пообещай мне, что не будешь нервничать, – просила я, помогая папе дойти до дивана в гостиной, но он вдруг уперся и сел в кресло:

– Я тебе что – инвалид? Братья приедут, а я в лежку?

– Папа, кому нужны твои понты, а? У тебя больное сердце, тебе нельзя! А Моня и Бесо как-нибудь переживут, – убеждала я, но папа не менял своих решений:

– Не зуди, Сашка! – И я отступилась.

Когда приехали гости, я ушла к себе, справедливо рассудив, что буду там лишней, однако успела попросить в прихожей дядю Моню разговаривать «полегче», потому что отец не совсем здоров.

– Ты иди, Сашка, иди… я постараюсь. Дядя Моня тебя без папы не оставит, не бойся, детка, – мягко сказал он, однако в глазах его, прятавшихся за золотым пенсне, блеснула злость – явно по дороге они обсудили что-то.

Удивительно, но сегодня я совершенно не умирала от своего обычного любопытства, наоборот – мне хотелось отрешиться от всего происходящего, не вникать, не думать, не анализировать. Моей конечной целью было возвращение мужа, а не эти их стариковские разборки. Тоже мне – любители стрелялок… Как говорила тетя Сара – «их на том свете черти с фонарями ищут, а они тут развлекаются». Иногда тетка была удивительно меткой в высказываниях. Интересно, как она там, в своем Саратове? Редко звонит, не приезжает, не принимает помощи от папы – гордая очень. Иногда я думала, что тетка не вышла замуж потому, что всю жизнь тащила на себе папиных детей, чувствуя себя виноватой в том, что он «пошел по кривой дорожке», как она это называла. Тетя Сара воспитывала отца с детства, он достался ей совсем крошечным грудным орущим комком в сорок первом году, когда ей самой было всего четырнадцать. Они ехали в эвакуацию, поезд попал под бомбежку, и бабушку мою убило осколком, а тетка оказалась в Саратове с братом на руках. Она устроилась санитаркой в госпиталь, ей разрешили жить там же, в небольшой комнатенке, а папу нянчили все по очереди. И потом, спустя несколько лет после войны, когда папа впервые пошел на зону, попавшись на краже «по малолетке», тетка винила в этом себя – мол, работала, не уследила. Ездила к нему на свидания, возила посылки, ждала… Потом он привел в дом маму, родился Слава, потом Семен… Отец женился уже немолодым, и Сара вздохнула с облегчением, думая, что он одумался и остепенился, да не тут-то было… Намаялась она с нами всеми, и мне было порой очень ее жаль. Надо все-таки как-нибудь позвонить, поговорить.

– Санька, – раздалось снизу, – ну-ка, спустись к нам!

Кричал Бесо, и я рванула по лестнице, забыв даже, что могу свалиться – иной раз нога подводила. Вбежав в комнату в ожидании самого плохого, я с удивлением застала картину вполне мирную – все трое сидели у камина, потягивали неведомо когда заваренный чифирь и выглядели довольными и спокойными.

– Садись, дочь. – Папа похлопал по подлокотнику, и я села, не понимая, что происходит. – Вот что, Санька… и в кого только ты такая ушлая уродилась? Как ты Витю-то Меченого зацепила, скажи? Его ж мертвым считали!

– Это не я его, это он меня зацепил, я ж тебе рассказывала.

– Акела знал? – спросил дядя Моня, отставляя кружку и доставая платочек для протирания пенсне.

– Знал.

– Знал?! – взревели все трое, и я даже испугалась – мне казалось, Сашка сказал папе о нашем разговоре и о том, что Меченый снова возник в городе.

– А вы не знали, что ли? А то, что «Фараон» ему принадлежит? – обескураженно спросила я, переводя взгляд с одного на другого.

По выражению лиц поняла – и «Фараон» для них сюрприз. Забавная, однако, история… Зато теперь мне стало совершенно понятно, чем занят в настоящее время мой супруг. Устроил личную вендетту, маленькую такую кровную месть. Охоту на Меченого, проще говоря. Потому ничего и не сказал никому из этой троицы…

– Да, ребята, что-то в жизни пошло не так… – протянул Бесо. – Совсем нас ни в хрен свинячий не ставят, чуете? Кто знал, что Меченый стройку ведет? Никто! А почему?

– А потому, что считают нас отжившими маразматиками, – вздохнул дядя Моня, водружая пенсне обратно на нос. – Вроде как под ногами путаемся, старыми понятиями живем. Вон, даже твой гоноф Акела, и тот тебя отвертел, Фима. Знал – и смолчал.

– Во-от, опять началось! – не выдержала я. – Валите все на Акелу! Мало он вам помог, мало добра сделал!

– Цыц! – негромко приказал молчавший до сих пор папа. – Взяла моду на голос брать. Тут тебе не академия твоя. Почему вы оба знали и молчали? Ты почему мне не сказала ни слова?