Галина Романова - Любитель сладких девочек

— Так мой муж ремонт закончил недели за две до своей смерти! — опять поразилась Маша. — Зачем ей нужно было лгать?! Черт-те что творится!

И зачем ей вдруг понадобилось переселяться?

— Так у тебя наверняка там хоромы! — Нинка хотела было добавить что-то еще, но вдруг словно споткнулась и ненадолго замолчала. Потом прокашливалась нарочито долго, протяжно и снова заговорила:

— Так вот, твоя мать свои отношения со своим молодым человеком ото всех скрывала. И если бы не твой папочка, о них бы вообще никто не узнал. Это он выследил эту сладкую парочку и поднял в подъезде бучу, колотил ногами в дверь и орал на всею округу. И это только после его оперативного вмешательства соседка проявила бдительность, о чем потом в милиции и доложила. Вот…

Нинка рассказала не все. Самую основную и важную часть она наверняка оставила при себе. И, кажется, Маша начала догадываться, о чем та умолчала. Наследство… Ее покойный муж оставил после себя немалые средства, о которых она до сего момента даже и не вспоминала. Открытие ее и обрадовало, и испугало одновременно. Если она права и все ее догадки не лишены здравого смысла, то жить ей оставалось… Так, все правильно — месяц с небольшим. А может, и того меньше. Все будет зависеть от долготерпения людей, ее окружающих.

И еще от того, как ловко они сумеют обыграть друг Друга.

— Ну и что тебе еще рассказал этот разговорчивый милиционер? — спросила Маша, совершенно небезосновательно подозревающая Нинку в неискренности. — Каким образом было установлено, что мать моя пропала без вести? Она что, перестала ходить на работу или вовремя не внесла квартплату?

— Да нет. Все не так. Все дело в том, что и за квартиру она уплатила за год вперед. И с работы рассчиталась загодя. И кошку свою перепоручила соседке. И даже похвалялась той, что купила путевку в какой-то дом отдыха. А потом исчезла.

— Ну почему сразу исчезла, если человек, может быть, просто-напросто взял и уехал в этот свой санаторий? — тут же зацепилась Маша за эту деталь, хотя внутри все мгновенно помертвело.

Нет, наверняка у Нинки имелся какой-нибудь козырной довод, укладывающий на обе лопатки ее неверие в тот факт, что с матерью непременно что-то случилось.

Так и было. Нинка понуро уронила голову на грудь. Потом несколько минут изображала беспросветную тоску, беспрестанно судорожно вздыхая, и рассказала-таки конец этой истории, которую она, якобы, узнала из телефонного разговора со словоохотливым милиционером.

— В санаторий она так и не приехала. А путевка осталась лежать на столике в прихожей… Дверь в квартиру так и осталась открытой. Она вышла вынести мусорный пакет, и как была одета в старенькую твою шубку из нутрии и стоптанные сапожки, так и пропала. Никто ее возвращения не видел.

А дверь открыта… Соседи вызвали милицию. Сделали обыск. Нашли путевку, билет, чемодан с вещами. Но саму ее, как ни пытались, так и не обнаружили…

Со своей ролью трагика Нинка справилась великолепно: где надо, выдерживала паузы, где было необходимо, судорожно вздымала грудь, где требовалось, часто-часто моргала, якобы для того, чтобы сбить непрошеную слезу. Не учла одного: информированность ее ну никак не могла не вызвать подозрений. Но Маше сейчас было не до этого. Больше всего ее сейчас волновал сам факт исчезновения матери, а не то, зачем Нинке понадобилось ехать в ее родной город и рыскать там в поисках ответов на волнующие ее вопросы. Поверить в болтливость милиционеров, пусть даже разговаривающих с дочерью пропавшей без вести женщины, она ну никак не могла. Нинка туда ездила. Это бесспорно. И узнала много больше того, о чем говорила.

И ее появление здесь, у нее, — это вовсе не дружеский порыв в ответ на Машино тоскливое послание.

Нет, та здесь появилась с вполне определенной целью…

— Чем собираешься заниматься? — Маша решительно отвергла все попытки бывшей напарницы продолжать муссировать тему исчезновения собственной матери. — Как видишь, я тебе не соврала, говоря о своей незавидной доле.

Нинка несколько минут ошарашенно моргала, не в силах поверить, что Маша совсем не желает говорить о том, что ее так волнует. Потом принялась вертеть головой с такой интенсивностью, что было удивительно, как это она у нее все еще удерживается на плечах. И, наконец, почти беспечно шлепнула себя по ляжкам, обтянутым невообразимого лилового цвета спортивными штанами. Пробормотала еле слышно «ладно» и тут же начала нести что-то о природе, погоде и нехватке средств.

Остаток дня они провели в относительном согласии. Вместе приготовили картошку с мясом.

Сварили кисель из растолченной вдрызг клюквы, которую Нинка волокла вроде бы с самого Севера.

Поставили тесто на блины, которых вдруг им обеим захотелось съесть с сахаром, запивая густым пахучим киселем. Даже по одновременному негласному соглашению принялись убираться в доме. Темы, которая волновала и ту и другую, они более не касались, но несколько раз натыкались на внимательные изучающие взгляды друг друга.

На дружеской ноте им удалось прообщаться до самого ужина. Они вымыли посуду. Вытерли тарелки и расставили их по местам. Маше даже на какое-то коротенькое мгновение показалось, что Нинка и впрямь появилась здесь для того, чтобы скрасить ее вынужденное одиночество. Но с этой мыслью ей тут же пришлось распрощаться.

— Ты куда? — изумилась она, когда Нинка вдруг начала хватать свои вещи и забрасывать лямки сумок себе на плечи.

— Я?.. А я., это.., пойду, наверное… — стала юлить напарница, продолжая пятиться к двери. — Неровен час, вернется твой благоверный, что тогда? Что ты ему скажешь?

— Ну.., скажу что-нибудь…

— Что? Сама же сказала, что скрыла от него свой поход в поселок. Как же тогда объяснишь ему мое появление здесь?

— Да скажу, что ты нашла меня сама, — промямлила Маша, понимая, как бледно будет выглядеть подобное объяснение.

— Ага! Синица мне твой адрес прочирикала! — Нинка коротко хохотнула и потянула на себя дверь. — Ты не переживай, я буду рядом. Тут домов до черта пустых. Показываться на глаза твоему благоверному мне не резон, поэтому буду где-нибудь там… Оно мне и удобнее. Я про него знаю, а он про меня нет. И тебе спокойнее.

— Да почему? — против воли вырвалось у Маши, хотя она совершенно не собиралась обсуждать проблемы своего супружества с кем бы то ни было, тем более с Нинкой.

— Не нравится он мне! — взорвалась вдруг непонятно с чего та. — Мутный какой-то! Тоже мне, благодетель… Мне ведь тогда приказали тебя привести, а то бы я, наверное, тебя потащила! Мой грех, и мне за него отвечать. Я ведь, может, и подлая, но в силу обстоятельств. А вот с каких таких обстоятельств он такой благородный, еще нужно разобраться… Все, пошла я. Ко мне не ходи, когда он здесь. Я сама буду приходить. Как увижу, что он уехал, так приду. И это… Машка, ты ушки-то держи востренько, мало ли что… Все тут вокруг тебя нечисто. Только я не пойму, с какого такого боку.