Жнец (ЛП) - Заварелли А.

Но не я. И именно поэтому дружить запрещено. Отношения не должны иметь никакого значения. Нас не должно беспокоить, если умрет какой-нибудь парень, потому что это означает, что они были слишком слабы, чтобы быть солдатами. Когда я смотрю на Алекса, я не вижу солдата. Я не вижу его в числе тех, кто успешно пройдет обучение. Но я не хочу, чтобы он умер.

Он единственный человек, говоривший со мной, помимо Фаррелла и Койна. Иногда мне кажется, что я схожу с ума от одного лишь звука собственных мыслей. Здесь, внизу, в темноте, все постоянно голодные, измученные жаждой и усталостью.

Алекс заставляет меня думать, что, возможно, я не схожу с ума. Но он говорит, что именно этого они и хотят. Если я сойду с ума, то никто никогда не будет со мной связываться. Вот что он мне говорит. Вот так они и охраняют свою территорию.

Он рассказывает мне разные истории. Истории из книг, которые он помнит. И они уносят меня подальше из этого места. Мне нравятся его рассказы. Но он не мог рассказать их мне в последнюю неделю, потому что ему нездоровится. Он уже два дня сидит без воды.

Но они просто продолжают допрашивать нас. Пытаются тем самым сломать нас.

Задавая нам одни и те же вопросы снова и снова. Они говорят, что, если нас когда-нибудь схватят, они должны знать, что мы не сломаемся. Так что они продолжают это делать. Он останавливается только тогда, когда они выключают свет и снова включают эти крики в громкоговорители. А потом на смену им приходят крысы. Так много крыс. Они ползают по нашей коже. Они ползают по мне повсюду.

Сегодня Койн душил нас, пока мы не потеряли сознание. А потом привел в чувства. А потом снова мучил до потери сознания. Я понятия не имею, как долго это продолжалось.

Они просто продолжают задавать одни и те же вопросы. Пытаются проверить нашу преданность. Отсутствие таблеток. И одни и те же вопросы. Снова и снова. Я не дам им того, что они хотят. Я не сломаюсь.

Мне хочется разбить голову о бетон. Но если я это сделаю, они снова посадят меня на цепь. Поэтому вместо этого я смотрю на стену. Но я чувствую Фаррелла. Он смотрит на меня сверху-вниз. Затем на Алекса. Он знает, что я не сломаюсь, но Алекс уже близок к этому. Я думаю, что он сломается. Потому что ему жизненно необходимы таблетки. Он тоже дрожит. Потеет. И весь покрыт рвотными массами.

Фаррелл смотрит на него сверху-вниз с явным отвращением. Прежде чем я успеваю подумать о последствиях своих действий, я выпаливаю что-то, чтобы отвлечь его.

— Я верен только своему делу.

Его глаза устремляются на меня, и в них сквозит недоверие. Он меня раскусил, и теперь будет только хуже. Он берет свою бамбуковую трость и встает позади меня. Я закрываю глаза, когда трость опускается на подошвы моих ног, и все это время не двигаюсь.

— Может быть, ты примешь порку и за своего друга? — бросает мне вызов Фаррелл.

— Он нездоров, — отвечаю я. — Так что я приму и их.

Алекс в ужасе смотрит на меня, а я отвожу глаза. Фаррелл наносит удары тростью по моей спине и ногам, пока я не падаю на битое стекло подо мной. Но это еще не конец. Становится слишком поздно, когда мне приходит в голову мысль, что я только усугубил ситуацию.

Он оттаскивает Алекса от стекла и толкает его на скамейку. Алекс всхлипывает, и я ненавижу его за это. Я ненавижу эти громкие звуки. Этот крик. Мне хочется заткнуть уши. Я хочу сказать ему, чтобы он заткнулся. Я не хочу ничего этого видеть и слышать. Фаррелл задирает его рубашку и начинает бить. Он наблюдает за мной, пока делает это, выводя меня на непроизвольные эмоции.

Когда я не поддаюсь на его провокации, он бьет его еще сильнее. И еще сильнее. Трость ударяется о его голову и лицу, и Алекс плашмя падает на скамейку. Это просто проверка. Фаррелл хочет посмотреть, не брошу ли я ему вызов. Но на этот раз он зашел слишком далеко. Алекс был долгое время без воды. Он слаб и истощен. Его тело не может выдержать большего. Я видел, как другие парни держались под пытками. И я наблюдал за теми, кто не выжил. Но на этот раз все по-другому. Потому что Алекс разговаривал со мной. И я его знаю.

— Пожалуйста, — умоляю я.

Фаррелл рычит на меня и снова поднимает руку, яростно ударяя Алекса по голове. Алекс перестает двигаться. Он перестает шуметь, и я задерживаю дыхание, молча умоляя Фаррелла остановиться. Он не останавливается.

Он продолжает бить его. Снова, и снова, и снова. Пока кровь не забрызгивает его рубашку и руки.

Что-то в виде этой крови заставляет всю эту ярость внутри меня вскипеть, как я и боялся. Я не знаю, откуда она взялась. Я понятия не имею, что делаю. Но я иду к Фаррелу, а он пытается использовать свою трость против меня. Он не готов к тому, что я буду сопротивляться, потому что я никогда этого не делал.

Я легко забираю трость из его рук и бью его ею. Снова, и снова, и снова, пока все, что я вижу, не становится красным. Благородного, ярко-красного, насыщенного красного оттенка крови.

Сколько я себя помню, женщины всегда липли к Кроу.

Даже когда мы были маленькими мальчиками в школе, девочки всегда приходили поговорить с ним. Он рассказал мне, как это работает, и попытался заставить меня тоже поговорить с ними. Но я знал, что они меня не любят.

Никто меня не любил. Кроме Кроу и его мамочки.

Я не очень хорошо учился в школе. К тому времени, когда я, наконец, вернулся в настоящий мир, мне было уже четырнадцать. Я умел читать и писать, но ничего другого не знал. Другие дети всегда шептались, что я ненормальный. Поэтому я держался особняком. Но меня это не беспокоило.

Когда мы приехали в Штаты, Кроу предложил мне помочь найти женщину. Он сказал мне, что это очень важный обряд посвящения для мужчины. У него никогда не было постоянной женщины. Он объяснил это тем, что не хочет привязываться. Поэтому я сказал ему, что я такой же. Мне не нужно было, чтобы он нашел мне женщину, и я не хотел привязанностей.

Я следовал за Кроу всю свою жизнь. Я думал, что все идет хорошо, и я мог бы продолжать делать так всю свою оставшуюся жизнь. Но тут я увидел Сашу. Именно ее голос привлек мое внимание еще до того, как я увидел ее лицо. Обычно я не смотрел на лицо женщины, если только в этом не было необходимости. Но у Саши был нежный голос. Мне нравилось, как она говорит. Она не была громогласной, как другие женщины в «Слейнте», но всегда мягкой.

Однако в тот вечер она обслуживала столики в закусочной, где мы завтракали. Ее рука коснулась моей, когда она наполнила мою чашку кофе, и она посмотрела прямо на меня и улыбнулась. Я думаю, что большинство женщин боялись меня, и они никогда не смотрели мне в глаза. Но она посмотрела. И это не было насмешкой. Она не обращалась со мной так, как будто я был другим, и не заставляла меня чувствовать себя неловко. Мои руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Это напомнило мне о таблетках, которые они давали нам в лагере. А я нвсем своим существом ненавидел это чувство. Ненавидел ее за то, что она снова заставила меня чувствовать себя так же. Но весь оставшийся вечер я не мог оторвать от нее глаз.

Я хотел ее.

Я никогда ничего не хотел так сильно, как ее. Она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел, и мне захотелось прикоснуться к ней. В течение многих недель я не мог перестать дрочить, думая о том, как она улыбалась мне. Интересно, каково это — чувствовать ее под собой. Быть внутри нее.

Подобные мысли не приносили мне никакой пользы. Я знал, что не смогу заполучить ее. Я был убийцей. Хотя это была единственная вещь, которую я когда-либо умел, я понял, что это ненормально после того, как покинул лагерь. И Кроу объяснил, что большинству женщин это не нравится. По вполне понятным причинам мы должны были держать это в тайне. Но я не знал, как отделить себя от этого. Я только знал, как окрасить пол кровью, и делал это исключительно хорошо.

Но я не знал, как с ней заговорить. Да и о чем. Когда я представлял себе, как позволяю ей прикасаться ко мне, и то, что я должен был делать с ней, но я не знал, что именно. В лагере было несколько женщин. Я помню, как Фаррелл говорил мне, что они шлюхи, и они были там только для того, чтобы спать с солдатами, когда им это было нужно. Он сказал, что, когда мне будет шестнадцать, я тоже буду спать с одной из них. После того, как я закончу обучение. Но я никогда этого не делал. И я никогда этого не хотел.