Татьяна Лисицына - Подсказка из прошлого (СИ)
В самолете я отказалась от обеда, лишь взяла кофе и отвернулась к окну. Рядом со мной проплывало облако, пушистое и белое. Я стала думать об отце. О наших странных и непонятных отношениях, которые я всю жизнь принимала, не пытаясь ничего изменить. Так же как и его характер, властный и независимый. С тех пор как умерла мама, я не знала нежности и тепла. Я лишь стремилась ему угодить, жертвуя собой, теряя свой мир и себя.
* * *Я открыла дверь парижской квартиры своим ключом. Консьерж внизу, с трудом признав меня в джинсах и с новой прической, предупредил, что отец дома. Конечно, я хотела бы побыть одной и немного успокоиться. Возможно, даже выпить немного виски и продумать свою обвинительную речь. Хотя о чем думать? Единственное, что я хотела знать — зачем? Все остальное не важно.
Войдя в холл, я бросила сумку на пол. Откуда-то из глубины квартиры мое чуткое ухо уловило звук приближающихся шагов. Как хорошо я знала его слегка пошаркивающую походку. Я прислушивалась к ней по ночам, когда он, страдая от бессонницы, вышагивал в своей спальне, вынашивая очередные финансовые авантюры. Моя жизнь казалась мне совершенно бессмысленной без моего блестящего и сурового отца.
— Ну, здравствуй, Элоиза! — отец остановился в трех шагах от меня. Мне показалось, что если бы его не остановил мой взгляд, он поцеловал бы меня в щеку. Но то время, когда я жаждала отцовской ласки, кануло в небытие.
Я холодно кивнула и повернулась к зеркалу, мгновенно отразившему мои испуганные глаза, бледное лицо и подергивающийся уголок рта. Бог мой! Да я до сих пор боюсь его. Я пригладила волосы и снова повернулась к нему. Слов не было, они застряли в горле, словно кость, которой я подавилась и с которой не могла вздохнуть.
— Я рад, что ты вернулась! — в уверенных нотках его голоса сквозило торжество, и я чуть не задохнулась от гнева. Неужели он подумал, что я, как побитая собачонка, не справившаяся с самостоятельной жизнью, виляя хвостом, вернулась к хозяину?
— Надо поговорить! — процедила я сквозь зубы и прошла мимо него в гостиную прямо к бару. Налила в стакан виски и сразу выпила. Только бы перестали дрожать руки. Только бы появились силы. Да что творится со мной, в конце концов?!
— Налей мне тоже, — послышалось из-за моей спины. — Надеюсь, ты еще помнишь, что я пью виски с яблочным соком?
Конечно, я это помнила. И эта гостиная, в которой я пробыла несколько минут, уже давила на меня своими воспоминаниями наших одиноких вечеров перед телевизором с напитками в руках. Наши неспешные разговоры о бизнесе. И его поучающий голос. И мои слезы по ночам, потому что я опять где-то прокололась, вела себя глупо и недостойно.
Я протянула ему стакан с напитком. Надо заметить, что раньше он предпочитал пить неразбавленный виски со льдом. Но после появившейся несколько лет назад тахикардии стал разбавлять его яблочным соком.
Стараясь держаться спокойно, я села напротив него в кресле. Мы не виделись около трех месяцев, и мне показалось, что он постарел и сдал. Хотя все еще живо смотрели карие глаза из-под тяжелых век, но как-то сильнее опустились щеки складками, старчески изогнулись губы.
— Как тебе Москва? — немного насмешливо спросил он, прихлебывая из стакана.
— Я приехала не для того, чтобы вести светскую беседу, — холодно сказала я. — У меня есть к тебе несколько вопросов, — я готова была прикусить себе язык от собственной глупости. Какие вопросы? Я пришла сказать, что знаю, что ты убийца. Я уговаривала себя произнести эти слова всю дорогу, чтобы посмотреть, как разом слетит с него уверенность и респектабельность. Как затрясутся руки и выпадет стакан на пол. Но Роман Петушинский не был бы таким, какой он есть, если бы не перехватывал инициативу любых переговоров.
— Если ты хочешь спросить, почему я лишил тебя финансовой поддержки, так я могу это легко обосновать. То, что ты решила остаться в России, явилось большой глупостью и некоторым ударом для меня и нашей корпорации. Мне стоило больших трудов найти тебе достойную замену. К тому же я устал придумывать объяснения для наших знакомых, почему моя единственная дочь, на старости лет бросила меня одного, в то время как я остро нуждаюсь в уходе. Хорошо, что ты одумалась.
Наверно, я бы рассмеялась, если бы мне не стало так горько от его слов. Какой же мой отец эгоист.
— Если ты думаешь, что я одумалась, то ты ошибаешься. Я осталась в Москве не по своей прихоти, а потому что хотела найти убийцу.
Отец расхохотался мне в лицо. Правда, его смех показался мне наигранным.
— И с каких пор ты решила поиграть в следователя? — он поставил стакан на стол и в упор смотрел на меня. На его лице не дрогнул ни один мускул. — Может и хорошо, что ты нашла свое признание? — находил в себе силы издеваться он. — Потому что, честно говоря, ты не тянешь на человека, который должен встать на мое место.
Меня охватила злость. Такая хорошая злость, что я второй раз в жизни перестала его бояться. Первый раз был, когда после убийства Андрея отказалась возвращаться в Париж. Накормив всех своими проклятыми деньгами, Роман Петушинский просто был уверен, что все сойдет ему с рук. И сошло бы, если бы не моя странная связь с прошлым и с Фаиной Гурьевой. И еще, если бы не Эмиль с его новой методикой.
И если бы тогда, вернувшись в дом, призрак Степана не положил на стол передо мной книгу писателя Конькова. Впрочем, писатель был здесь не при чем. Степан просто использовал такой способ, чтобы заставить меня думать. Преступление. Роман. Я до сих пор помню тот ужас, когда прочитала короткое слово из пяти букв. РОМАН. Лучше трудно было придумать. Он фактически назвал мне имя убийцы в ответ на мою просьбу.
— Игра закончена, Роман Федорович! — спокойно сказала я. — И не надо делать вид, что ты этого не понимаешь.
— С каких это пор, ты стала называть меня по имени отчеству?
— А разве я могу назвать убийцу отцом?
Стакан все-таки выскользнул из его рук и упал на пушистый белый ковер, оставив коричневое пятно.
— Что ты мелешь? Откуда ты взяла такую чушь?
— Прямых доказательств, если тебя это волнует, у меня нет. Только мои домыслы. Я знаю о том, что ты платил Свете из «Марко Поло», чтобы она сообщала тебе обо всех моих перемещениях. А еще я знаю, что ты заплатил Жану за то, чтобы он на мне не женился. — отец сделал протестующее движение, но я остановила его. — Не отпирайся, он мне рассказал. И ты знаешь, что поскольку дело уже почти закрыто, я не буду сдавать тебя в милицию, хотя могла бы. — я остановилась и сделала еще глоток виски. Посмотрела на отца. Он съежился на диване и казался сейчас дряхлым стариком. Глядя на него, у меня опять перехватило горло. И конец обвинительной речи затерялся и стал ненужным.
Внезапно он выпрямился и его глаза опасно блеснули.
— И что ты хочешь за свое молчание? Денег? — он схватил какую-то папку и вытащил оттуда бумаги. Бросил их на стол. — Так я уже все переписал на твое имя. Ну почти все, — поправился он. — Тебе звонили, чтобы сообщить, но твой телефон не отвечал.
Я посмотрела на него с жалостью. Неужели он предполагает, что можно купить даже собственную дочь? Неудивительно, что моя мать предпочла покончить с собой.
— Единственное, что меня интересует, — начала я, пытаясь справиться с подступившими слезами, — Это ответ на вопрос: «Зачем ты убил Андрея?»
Он снова сгорбился и стал меньше ростом. Наверно, понял, что меня не интересуют деньги. А что он еще мог предложить людям, кроме денег? Возникла пауза. Он посмотрел на меня и каким-то просящим тоном сказал:
— Будь добра, налей мне еще виски. Мне трудно говорить.
Я с трудом поднялась и добрела до бара. На меня нахлынуло странное спокойствие, смешанное с обреченностью. До последнего момента я надеялась. Ведь у меня, как я уже сказала, кроме подсказки Степана и разговора с девушкой из гостиницы, не было никаких доказательств. И я надеялась, что он скажет, он уверит меня в том, что я ошиблась. А он… даже не спорил.
Я поставила стакан перед ним и остановилась у окна. Мне тяжело было сидеть с ним в одном пространстве. Он сделал маленький глоток и каким-то надтреснутым голосом начал говорить. Каждое его слово раздирало в клочки мое сердце.
— Ты спрашиваешь: зачем? Ответ на этот вопрос прост. Ты полюбила его! — я дернулась как от удара, но он остановил меня. — Если ты хочешь услышать правду — молчи. Я всегда любил тебя, Элоиза. И ты даже не подозревала об этом. Я ловко маскировал свою любовь под придирками и унижениями. Считал, что для тебя такое воспитание только на пользу. Ты станешь сильной и сможешь занять мое место. Когда твоя мать покончила с собой, мы остались с тобой вдвоем. Я почувствовал к тебе нежность. Нежность, которой я испугался. Когда ты подросла и стала девушкой, я почувствовал страх, что однажды ты выйдешь замуж и покинешь меня. Я любил тебя и не мог тебе этого позволить. Я хотел, чтобы ты осталась со мной. Я вырастил тебя для себя. Я держал тебя в строгости, не разрешал встречаться с молодыми людьми, не отпускал одну отдыхать. Убедил себя в том, что мужчины только и жаждут твоих денег, поэтому будет большим благом, если я буду убирать их с твоего пути. И убирал их одного за другим. — он замолчал, глядя на мое залитое слезами лицо, и протянул ко мне руку. К тому времени, ноги уже не держали меня, и я повалилась на кресло. Когда его пальцы коснулись моей руки, я вздрогнула. — Как-то ты спросила меня, почему я снова не женюсь, ответ все так же прост. Потому что люблю тебя. Все эти годы мне стоило большого труда держать себя в руках и не показывать своего желания.
