Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

Я нагнулась, чтобы попробовать, не слишком ли горяча вода, потом закрыла краны.

— А, ты здесь, Филипп. Прыгай в воду и не забудь на этот раз вымыть уши... Я сейчас же отнесу вам таблетки, мадам. Моя сумка здесь, в гостиной.

Выйдя из ванной, я закрыла за собой дверь. Как бы поделикатнее рассказать ей о том, что едва не произошло несчастье? Но когда я посмотрела на нее, эти мысли вылетели у меня из головы. Она выглядела совершенно больной. Ее лицо показалось мне суровым, но в действительности оно выражало лишь страдание — восковые щеки, крепко сжатые, как от сильной боли, губы. Казалось, она вот-вот упадет.

— Что с вами, мадам? — с беспокойством спросила я. — Вам плохо? Может быть, присядете на несколько минут? Дать вам немного воды?

— Не надо. — Она встала у камина, рядом со стулом с высокой спинкой, и слабо улыбнулась, но я видела, каких усилий ей это стоило. — Не беспокойтесь, дорогая, я... просто плохо спала прошлую ночь. Не могу уснуть без снотворного.

— Сейчас принесу вам лекарство.

Неуверенно посмотрев на мадам де Вальми, я бросилась бежать в свою гостиную, но сразу же вспомнила, что таблетки остались в кармане моего пальто, и быстро вернулась.

— Мадам!

Мой испуганный крик был вызван тем, что я увидела.

Положив руку на спинку стула, Элоиза де Вальми тяжело оперлась на него. Она отвернулась от меня, словно прислушиваясь к тому, как Филипп плескается в ванне, но глаза ее были закрыты, а щеки походили на скомканную серую бумагу. Вся ее красота пропала. Она выглядела дряхлой старухой.

Услышав мое восклицание, Элоиза де Вальми вздрогнула и открыла глаза. Сделав усилие, она отошла от стула.

Я подбежала к ней:

— Мадам, вы нездоровы. Позвать кого-нибудь? Альбертину?

— Нет, нет, мне уже лучше. Где таблетки?

— В шкафу, в кармане моего пальто. Да, вот они...

Она почти выхватила у меня из рук коробочку, которую я ей протянула. Еще раз принужденно улыбнулась:

— Благодарю вас. Простите, что испугала вас... это быстро проходит. Не волнуйтесь, мисс Мартин.

В ванной Филипп стал насвистывать какую-то песенку без определенной мелодии, которая доносилась в промежутках между всплесками воды. Элоиза посмотрела в сторону ванной и повернулась, чтобы выйти.

— Кажется, Филиппу... очень весело, — сказала она, стараясь говорить обычным тоном.

— О да! — бодро ответила я. — Он прекрасно себя чувствует.

Я открыла мадам де Вальми дверь и наткнулась на Берту, которая подняла руку, чтобы постучать.

— О, мисс, вы меня напугали. Я как раз хотела войти.

Увидев мадам, она широко раскрыла глаза. Я быстро сказала:

— Проводите мадам в ее комнату. Она не очень хорошо себя чувствует. Я позвала вас только для того, чтобы разжечь огонь в спальне Филиппа, но могу сделать это сама. Позвоните Альбертине, — добавила я, обращаясь к девушке, которая по-прежнему с любопытством смотрела на бледное лицо Элоизы, — и побудьте с мадам, пока не придет Альбертина. А потом, пожалуйста, приходите сюда.

— Хорошо, мисс.

Встав на колени, чтобы разжечь камин в спальне Филиппа, я стала раздумывать над новой проблемой — без сомнения, для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. «Что это за таблетки, которые были вопросом жизни или смерти для мадам де Вальми? Может быть, она наркоманка?» Но я почти сразу же отбросила это предположение. Наверняка просто снотворное, многие не могут жить без снотворного. Огонь весело пробежал по бумажной растопке, и поленья занялись ярким пламенем, слегка потрескивая. «Но для чего эти таблетки понадобились ей именно сейчас? Она выглядела так, будто с ней случился нервный или сердечный припадок. Однако в таком случае принимают какое-нибудь стимулирующее средство, вовсе не снотворное. В подобном состоянии не поможет никакое снотворное».

Но я отогнала от себя эти мысли, осторожно укладывая куски угля на горящие поленья. В конце концов, я ничего не понимаю в таких вещах. Конечно, она нездорова, но старый доктор Форе, естественно, знал, что ей прописать...

Новый свист, громкое шлепанье босых ног — и из ванной вышел Филипп, волосы которого слиплись в мокрые пряди, а обычно бледные щеки были оттерты до багрового блеска. На нем была ночная рубашка, а купальный халатик он волочил за собой по полу.

От непонятной жалости у меня перехватило горло. Притворно нахмурившись, я посмотрела на него:

— А уши?

Естественно, не обращая никакого внимания на сделанное мной некстати замечание, Филипп подошел к огню, который уже ярко разгорелся. Он гордо сказал:

— Я чудом избежал смерти, верно ведь?

— Верно.

— Другие бы наверняка упали, правда?

— Обязательно.

— У других не хватило бы духу так долго сидеть и не двигаться, правда?

Присев на корточки, я обхватила Филиппа и, смеясь, крепко прижала к себе.

— Ах ты, скверный мальчишка, не будь таким тщеславным! И еще послушай, Филипп, мы ничего не скажем Берте, когда она придет сюда, хорошо?

— Почему?

— Потому что твоя тетя нездорова, и мне не хочется, чтобы до нее дошли какие-нибудь слухи, из-за которых она будет беспокоиться.

— Ладно. Но вы... вы расскажете моему дяде Леону, верно?

— Конечно. Удивительно, как это он не слышал, что упали перила. Когда я вернулась, он был в холле, а это было через несколько минут после... А, вот и Берта! Как мадам?

— Ей лучше, мисс. Она легла. С ней Альбертина, а уж эта-то знает, что делать. Она говорит, что мадам даже сможет выйти к ужину.

— Очень приятно слышать. Она... она приняла свои таблетки, Берта?

— Таблетки? Нет, она приняла капли, которые держит в шкафчике у своей кровати. Альбертина дала ей капли.

— А... понятно. Между прочим, Берта, разве вы не должны быть на детской половине, когда меня нет дома?

— Должна, мисс, но за мной пришел Бернар. — Она искоса посмотрела на меня. — Я починила несколько штук белья. Бернар хотел достать белье для хозяина, но не мог найти его, хотя я и сказала ему, где оно лежит.

— Понятно. Вы ведь отлучились ненадолго?

— Нет, мисс. Но белья не было там, куда я его положила. Кто-то переложил его. Мне пришлось искать.

Она смотрела широко открытыми глазами, вероятно удивляясь, почему мои вопросы звучат так резко.

— Ну ладно, — сказала я. — Мсье Филипп выходил поиграть на балкон во время дождя и весь промок, поэтому принял горячую ванну и будет ужинать в постели. Если вам нетрудно, Берта, принесите сюда его ужин и мой тоже, хорошо?

— Нисколько не трудно, мисс. Простите, мисс, но, понимаете, Бернар очень спешил, и...

Она замолчала. Ее щеки порозовели, и она казалась смущенной.

«Спешил, но не торопился отпустить тебя, это очевидно, — подумала я. — И не думаю, что ты уж очень возражала».

— Неважно, Берта, все в порядке, — сказала я вслух. — В конце концов, мсье Филипп не младенец и сам виноват в том, что промок и нам придется подать ему ужин в постельку. Он только прибавил нам с вами работы. Что же делать, такова жизнь.

Я встала, быстро повернув Филиппа лицом к постели:

— Ну а теперь лезь сюда, сорванец, не стой здесь в ночной рубашке!

Я поужинала вместе с Филиппом, как и обещала, поиграла с ним в фишки и немного почитала. Он все еще был в хорошем настроении, и я была довольна, что его роль в происшествии представала перед ним во все более героическом свете. Во всяком случае, у него не будет из-за этого кошмаров.

Но когда я поднялась, чтобы пойти в кладовую и приготовить ему на ночь какао, он немного дрожащим голосом попросил меня взять его с собой. Я подумала, что лучше будет разрешить ему это, и он, в ночной рубашке и шлепанцах, протопал со мной в кладовую и смотрел, как закипает молоко на электрической плите, пока я смешивала какао с сахаром в его любимом синем стаканчике. Мы вместе отнесли какао в его спальню, и я сидела с Филиппом, пока он не выпил все до капли. А потом, когда я хотела пожелать ему спокойной ночи, он попросил меня побыть с ним еще минутку, так что мне пришлось оставить намерение отправиться к Леону де Вальми и провести остаток вечера в своей комнате, настежь открыв дверь в спальню Филиппа, чтобы мальчик мог видеть у меня свет.

Когда наконец, освободившись, я смогла спокойно сесть у собственного камина, то почувствовала себя страшно усталой, у меня болели все кости. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Но в голове мелькали какие-то разрозненные впечатления, еще не сложившиеся в мысли, — туманные, непонятные мне самой, не дававшие мне отдохнуть. Было уже, наверное, очень поздно. Вдруг я услышала приближающийся шум машины. Нервы мои были так натянуты, что я бессознательно вскочила и, на цыпочках перебежав темную спальню, тихонько заглянула к Филиппу.

Он лежал в постели и спал. Я устало прошла назад в свою комнату, начала раздеваться и уже готова была лечь, как вдруг кто-то осторожно постучал в дверь.