Филлис Уитни - Слезинка на щеке

«Я являюсь патронессой этого музея. От прежнего Родоса, я имею в виду, каким он был в древности, почти ничего не осталось. Мы пытаемся спасти то, что еще уцелело. Порой случаются удивительные открытия. Благодаря моему мужу стало возможным возрождение нашей древней культуры. Мне посчастливилось быть его музой, вдохновлять его в его творчестве, помогать создавать новые шедевры. Художники, они ведь все немного не от мира сего. К счастью, меня Господь наделил трезвым умом. Я была хорошей женой для Константина. Я делала все возможное и невозможное…» — тут ее голос дрогнул, она шмыгнула носом и деловито промокнула платочком набежавшие слезы.

Доркас вновь посмотрела на лицо человека, изображенного на портрете, показавшееся таким пугающе знакомым. Ей вспомнились недвусмысленные намеки Ванды о том, что Константин сбежал от жены, порывавшейся сделать из него комнатную собачку для показа гостям. Что же значил в ее жизни этот человек, при взгляде на которого к горлу подкатывал комок и все внутренности начинали переворачиваться от отчаянного ужаса?

За столом тем временем зашла речь о трех городах, которые хотела увидеть Фернанда: Иалисосе, Камиросе и Линдосе. Доркас вслушалась. Куда исчезли уравновешенность и надменность мадам Ксении? Она самозабвенно рассказывала все, что ей самой было известно об этих местах. Камирос — бесконечно прекрасный город — находился всего в нескольких милях от Родоса. На Иалисосе руин почти не сохранилось, зато на горе Филеримос стоял мужской монастырь. Иалисос боготворил ее муж, черпая здесь вдохновение. И сюда было подать рукой от Родоса. Только Линдос стоял немного в стороне, но считалось непростительным грехом не побывать в этом красивейшем месте Греции.

«Даже Афинский акрополь уступает по великолепию акрополю Афины Линдосской, — с жаром говорила мадам Ксения. — В окрестностях Линдоса у меня есть небольшой дом. Вы всегда желанные гости там. Вам необязательно по примеру прочих туристов ехать туда и в тот же день возвращаться. Вы обязательно должны остановиться у меня, чтобы иметь возможность по-настоящему насладиться этим поистине райским уголком».

Фернанда с живостью восприняла это приглашение. Она ловила каждое слово гостеприимной хозяйки, как губка, впитывая все, что та говорила. Ксения оказалась талантливой рассказчицей, как и предполагал Джонни. Доркас в молчании продолжала пить чай. Ее, наконец, отпустила дурнота. Первый шок, испытанный при виде картины почти прошел, а кулинарные таланты Ксении не внушали никаких опасений. Тем не менее, неприятная иголочка прочно засела в мозгу. Доркас терялась в догадках, отчего бы это могло быть.

Чаепитие подошло к концу. Мадам Каталонас поднялась со своего места.

«Вы непременно должны посмотреть работы моего мужа. Это моя гордость. Одну секундочку…»

Она оставила гостей, чтобы подготовить все к демонстрации, и Доркас ухватилась за неожиданную возможность разгадать тайну мучавшей ее картины.

«Тебе никогда раньше не доводилось встречать этого человека?» — спросила она у Фернанды.

«Н-ну, я не могу сказать наверняка. Хотя, постой, его лицо мне смутно кого-то напоминает».

Обе женщины, не сговариваясь, посмотрели на портрет. Вдруг у Ферн вырвался радостный возглас.

«Ну конечно, как я сразу не поняла! Это же наш старый знакомец Пан. Как это нам не пришло в голову сразу, ума не приложу! Он же постоянно встречается нам на греческих амфорах и вазах. Это же он преследует зазевавшихся, мечтательных дев. Теперь я понимаю, почему мадам так трепетно к ней относится. Тс-с, вот и она».

Да, между мужчиной е портрета и Паном было несомненное сходство, подумала Доркас. Художник намеренно подчеркнул общность черт. Но такой ответ не удовлетворил Доркас. Она явно ждала услышать нечто совсем другое. Вряд ли это могло стать причиной гнетущей тревоги, которая таилась где-то в глубине ее подсознания. Инстинкт подсказывал, что здесь кроется нечто более реальное, имеющее отношение к ее собственной жизни.

«Прошу дорогих гостей следовать за мной», — раздался голос Ксении. Они прошли в просторную залу. Доркас отметила про себя отсутствие ковров, которые могли бы скрыть ослепительный блестящий глянец пола, от которого было больно глазам. На резной столешнице стоял массивный бронзовый бюст. Его размеры превосходили натуральную величину. Это была голова старика с широко расставленными глазами, над которыми нависали насупленные кустистые брови, хмурые губы прятались в обвисших усах, жизнь, видимо, сурово обошлась с этим человеком, лицо избороздили глубокие морщины, оно было отмечено печатью страданий. Мадам Ксения остановилась возле бюста.

«Это одно из первых произведений Константина Каталонаса. Он привез его сюда из Афин, когда мы поженились. Я-то родом с Родоса, а он нет. Здесь изображен его отец. Хороший был человек. Он три года назад умер. Со временем мы передадим эту бронзу Родосскому музею».

Они оставили старика предаваться невеселым раздумьям и подошли к запертой двери. Ксения театральным жестом распахнула ее и прошла вперед. Гости оказались в мастерской, о которой любой художник мог только мечтать.

Света было предостаточно, правда, Ксения объяснила, что он имеет значение в основном для художников, а не для скульпторов. Пол, судя по его красновато-коричневатому отблеску, натирали совсем недавно. Повсюду стояли деревянные, скорее всего дубовые, тумбы, достаточно прочные, чтобы выдержать тяжелые глыбы камня и мрамора. Законченные произведения занимали две или три тумбы, на двух лежали работы, требующие завершения, остальные были пусты. Во всю стену тянулись шкафы, тоже заваленные готовыми изваяниями. На рабочем столе с откидной крышкой царил идеальный порядок. Папка для набросков, карандаши, кронциркули лежали так, словно были приготовлены для работы. В углу стоял каркас миниатюрной человеческой фигуры, дожидавшийся, чтобы его одели в глину. Кстати, на столе был разложен различный инструмент — рашпиль, долото, резцы, стамески. Ни пылинки, ни соринки, хирургическая безжизненная пустота.

Мадам Ксения горестно развела руками: «Здесь он мог бы работать и создавать свои шедевры, ни о чем не беспокоясь. Ему стоило лишь пожелать чего-нибудь, как я предоставляла ему это».

Доркас на секунду вспомнила мечтательный взгляд на портрете и невольно посочувствовала Константину Каталонасу, обреченному на существование среди этого совершенства и порядка, ставшего для него ловушкой. А ведь от него требовали, чтобы он создавал бессмертные творения во славу Родоса и… собственной жены.

Они переходили от одной работы к другой. Мадам давала краткие пояснения. Прелестная мраморная танцовщица, голова лошади из розоватой терракоты и многое другое. Проходя мимо одного из постаментов, Ксения дотронулась до какого-то предмета, завернутого в дерюгу, и тумба сама покатилась по полу на колесиках.